Екатеринбург – Владивосток. Свидетельства очевидца революции и гражданской войны. 1917-1922 - Владимир Петрович Аничков

текущих счетов.

– Да, но иначе я поступить не могу, ибо таковы циркуляры новой власти, которой я, безусловно, подчиняюсь.

Все мы понимали, что его положение управляющего Государственным банком очень тяжело. Но открытое признание Чернявским власти большевиков уж очень било по нервам.

Это было последнее заседание в его присутствии.

Банк, которому я прослужил двадцать четыре года, несомненно, разрушался. Никаких распоряжений из Петрограда от наших правлений – ни письменных, ни устных, переданных через инспекторов, так зорко следивших в обыденное время за нашей деятельностью, – не поступало. На наши письма и даже телеграммы не отвечали. Впрочем, на одну из телеграмм пришел ответ за совершенно незнакомой нам подписью. Это давало место догадкам о том, что банки уже заняты большевиками. Всю тягость решений приходилось брать на себя Банковскому комитету.

Очень грустно видеть и сознавать, что дело, которому я отдал всю мою жизнь, окончательно разрушается. Очень тяжело было начать отказывать клиентам в оплате крупных чеков с их текущих счетов. Но особых протестов со стороны клиентуры я не встречал. Все понимали, что при таких обстоятельствах работать нельзя.

Только в середине декабря мы ограничили выдачу до тысячи рублей в неделю, с Рождества стали платить по пятьсот, а с первого января пришлось подчиниться требованию совдепа и выплачивать по сто пятьдесят в неделю на человека.

После высказанных Чернявским ограничений я хотел было поехать объясняться с Крестинским, но оказалось, что тот вызван в Петроград, и мы оказались в подчинении у комиссара финансов Сыромолотова.

Той осенью и в начале зимы, помимо тяжелой работы по банковскому делу, мне выпало нести обязанности члена Попечительного совета местной торговой школы. Директор училища, некто Зырин, был настолько нетактичен, что, не согласовав предварительно со мной, обратился в Правление нашего банка с просьбой о назначении меня членом Попечительного совета.

Получив письмо Правления с просьбой занять это место, я ответил, что для исполнения этой должности я пригоден мало, и просил меня уволить.

Однако Правление продолжало настаивать на своем, почему мне волей-неволей пришлось согласиться и отправиться на первое же заседание Совета. На этом заседании я сразу понял, что помимо своей воли принимаю на себя роль центральной фигуры в борьбе с коммунистами в школе.

Началось с того, что преподаватель русского языка Киселев, за которого я в свое время просил министра внутренних дел Протопопова, вернувшись из ссылки в ореоле политического мученика, потребовал немедленного своего водворения на должность преподавателя русской словесности в этой школе. Место это было предоставлено ему не без некоторой борьбы со стороны педагогического совета. Сослуживцы Киселева не очень-то его любили, а директор считал плохим преподавателем, указывая на ужасную безграмотность его учеников.

Вступив в исполнение своих обязанностей, Киселев стал добиваться популярности среди учащихся, проповедуя им социал-демократические идеи. Ученье было забыто. Отметки ставились высшего достоинства: в их даровой раздаче Киселев нисколько не стеснялся, чем, конечно, подкупал учеников. Когда же власть перешла в руки большевиков, то Киселев открыто записался в партию, что вызвало первый конфликт между ним и остальными преподавателями, постановившими не подавать ему руки. Тогда Киселев, устроив фиктивное родительское собрание, в состав которого вошли не родители, а рядовые коммунисты, и оказался избранным в директора училища.

Это постановление родительского комитета не было признано Попечительным советом, и ученики объявили забастовку. Председатель совета Комнадский – хороший, но простой и малообразованный человек, – отказался от председательствования, и его место предложили мне. Отказавшись от этой чести, я указал на моего коллегу по Банковскому комитету Георгия Петровича Тяхта, как на желательного кандидата, и тот оказался избранным.

На первом же заседании Тяхт обнаружил полную непримиримость в отношении большевизма и охотно присоединился к сделанному педагогами предложению закрыть школу, с тем чтобы после Рождества назначить новый прием учеников и этим способом почистить их состав.

Но, храбрый на словах, он по первому требованию большевиков выдал им ключи от школы. Винить его за это, конечно, нельзя, но столь быстрая и безоговорочная капитуляция была принята Попечительным советом недружелюбно, и бедному Тяхту пришлось покинуть председательское кресло. Таким образом, совет оказался опять без председателя, на место которого после долгих просьб вступил Комнадский. Он начал переговоры с совдепом, стараясь найти какую-либо линию для примирения. Внесенное мною предложение – ради воспитания и образования молодежи откинуть в сторону политику и заменить таковую беспристрастной педагогикой – было принято советом единогласно, включая и представителя партии коммунистов Войкова, только что к нам назначенного и произведшего на меня на первом заседании хорошее впечатление. (Он, по его словам, был прислан в Россию вместе с Лениным в запломбированном вагоне. Войков впоследствии состоял послом в Польше, где его убили при отходе поезда на вокзале в Варшаве.)

На вопрос Войкова, каким же способом я желаю покончить с конфликтом и осуществить предложенное, я ответил:

– Все педагоги, не исключая директора, законоучителя и Киселева, конечно, должны подать прошение об отставке и одновременно прошение о принятии их вновь на службу. Первое прошение мы примем, а прием педагогов будем производить при помощи закрытой баллотировки.

– Ну, а если никто из преподавателей или только некоторые из них подчинятся вашему предложению, а другие – нет, тогда что?

– Тогда я подам в отставку, ибо не нахожу возможным продолжать службу школьному делу с преподавателями, которые боятся подвергнуть себя баллотировке новым составом Попечительного совета.

Предложение мое после долгих переговоров с педагогами было принято. Прошения об отставке были поданы от всего состава. С большим запозданием поступило прошение и от Киселева. По настоянию совдепа к баллотировке помимо членов Попечительного совета и представителей родительского комитета решено было допустить двух представителей от учеников старших классов.

Большевики проявили всю свою энергию и не только явились на заседание, но, несмотря на мой протест, допустили к голосованию не двух, а четырех учеников.

– При таком нарушении выработанной нами же конституции выборов я не признаю эти выборы законными. Если бы педагоги знали, что прибавится еще два оппозиционных голоса учеников, они бы не подали своих прошений об отставке.

– Стоит ли спорить об этом, гражданин Аничков? Уж очень вы парламентарны. Что могут изменить два слабых голоса юных людей?

– Эти слабые голоса при баллотировке превращаются в два совершенно равных с нашими шара. И я протестую, отказываюсь принимать участие в этой незаконной баллотировке.

Все же, несмотря на такое поведение Войкова, проведена баллотировка, в результате которой оказались забаллотированы директор Зырин (горький пьяница) и Киселев.

Войков вскочил со своего кресла как ужаленный и, ударив кулаком по столу, начал кричать, что это гнездо контрреволюции, что никакого Попечительного совета он