Весь Роберт Маккаммон в одном томе - Роберт Рик МакКаммон

привычно оглядывал темное небо в поисках разлетающихся голубых брызг, выдающих двигатели немецких ночных истребителей, в то же время прекрасно зная, что заметить их заранее практически невозможно. Лазарь поежился, представляя, что останется от их хлипкой кабины после того, как по ней будет выпущена пулеметная очередь, и поэтому он все еще продолжал говорить, чтобы скрыть свой страх, хотя ни Чесна, ни Майкл его не слушали. — Если прыгать отсюда в стог, и то, наверное, быстрее останешься в живых.

Немногим больше чем через два часа в работе правого двигателя начался сбой. Взглянув на приборы, Чесна увидела, что стрелки топливных приборов неуклонно приближаются к нулю. Нос «юнкерса» начинал клониться вниз, как будто самолет стремился поскорее вернуться на землю. Чесна из последних сил старалась удержать «юнкерс», и ей пришлось просить Лазаря помочь ей.

— Она летает как заправский летчик, — заметил Лазарь, наклоняясь к Майклу за координатами.

Стала видна выложенная на земле из костров огненная стрела: ее огоньки указывали на расположение их первой промежуточной посадки. Лазарь взял штурвал, развернул «юнкерс», направляя его вдоль стрелы, и, когда колеса машины наконец коснулись земли, все в кабине облегченно вздохнули.

В течение следующих восемнадцати часов «юнкерс» был заправлен горючим и в двигатели залили масло. Лазарь лично взял на себя руководство бригадой техников — большинство из них были фермерами, им ни разу в жизни не доводилось приближаться к самолетам ближе чем на сотню ярдов. Лазарь раздобыл кое-какие инструменты и под прикрытием камуфляжной сети долго копался в правом двигателе, чертыхаясь и бормоча что-то себе под нос.

В полночь они уже снова были в воздухе, перелетая из Германии в Данию. Небо над обеими странами было одинаково черным. Когда Чесна устала, за штурвал сел Лазарь, и под бесконечную музыку ревущих двигателей он затянул непристойную русскую песню. Чесна заставила его замолчать, указав на вспышку голубой молнии, промелькнувшую примерно в полутора километрах над ними. Ночной истребитель — судя по скорости, скорее всего, новая модель «хейнкеля» или «дорнье», сказала Чесна, — через несколько секунд скрылся в темноте на западе, но желание петь у Лазаря пропало.

На земле Дании в их честь был устроен небольшой пир с вареной картошкой и кровяной колбасой — последнее пришлось Майклу особенно по душе. Радушными хозяевами оказались бедные фермеры, которые готовились к их визиту, как к прибытию коронованных особ. Обритая голова Лазаря привлекла внимание маленького мальчика, которому очень хотелось потрогать ее. Хозяйская собака беспокойно принюхивалась к Майклу, а одна из присутствующих женщин с трепетом узнала в Чесне актрису с фотографии из потрепанного журнала, посвященного звездам немецкого кино.

Звезды другого рода сами приветствовали их, когда следующей ночью они пролетали над Северным морем. Темноту высоко над ними прорезали красные и золотистые стрелы метеорного дождя, и Майкл улыбался, слушая, как Лазарь заливается счастливым детским смехом.

Посадив самолет, они ступили на холодную землю Норвегии. Чесна раздала всем теплые куртки-парки, которые они натянули поверх своей привычной одежды. Среди встречавших самолет норвежских партизан оказался и английский агент, представившийся им как Краддок. Вновь прибывших отвезли на запряженных оленем санях в каменный дом, где их ожидало угощение. Краддок, прямодушный молодой человек, курил трубку и поведал им, что правое ухо ему отстрелила немецкая пуля. Он сказал, что ближе к северу погода начинает портиться, и они могут попасть в снежную бурю, прежде чем успеют добраться до Ускедаля. Женщина необъятных размеров — наверное, старшая дочь хозяина дома, где они остановились, — присела рядом с Лазарем и не отрываясь глядела, как он жует соленое оленье мясо. Когда следующей ночью они улетали, в глазах у нее стояли слезы, а Лазарь нащупал в кармане парки неведомо как попавшую туда белую заячью лапку.

Двигатели «юнкерса» жалобно завывали в сухом холодном воздухе. Наступало утро шестнадцатого мая, и возникавшие из темноты снежинки кружились в воздухе и бились о стекло. Самолет то и дело терял высоту и сбивался с курса, оказываясь в плену у сильных ветров, бросавших его из стороны в сторону над острыми горными пиками. Лазарь и Чесна хватались за штурвал, «юнкерс» то набирал, то снова терял сотни метров высоты. А Майклу оставалось только держаться за стол, отчаянно потея и чувствуя приступы тошноты. «Юнкерc» сильно трясло, и все они слышали, как остов самолета вибрирует и гудит на все лады, словно контрабас.

— На крыльях лед, — кратко сказала Чесна, глядя на приборы. — Падает давление масла в левом двигателе. Температура быстро повышается.

— Масло течет. У нас разрыв шва, — озабоченно сказал Лазарь. «Юнкере» снова затрясло, как если бы они проезжали по мощенной булыжником мостовой. Лазарь протянул руку к панели управления и убавил мощность двигателя на левом крыле, но тут же раздался грохот и из-под обтекателя двигателя вырвались языки пламени. Пропеллер замер.

— Вот теперь мы посмотрим, на что он способен, — сказал Лазарь, заскрипев зубами.

Нос «юнкерса» завалился вниз. Лазарю удалось выровнять его, руки в кожаных перчатках крепко сжимали штурвал. На помощь ему пришла Чесна, но самолет не слушался.

— Я не могу удержать его! — вскрикнула Чесна.

— Должна удержать, — ответил ей Лазарь.

Она старалась из последних сил. Майкл отстегнул пристежные ремни и склонился над Чесной, тоже хватаясь за штурвал. Он чувствовал, как машину трясет, и, когда налетевший порыв бокового ветра швырнул самолет влево, Майкл ударился головой о стену кабины.

— Пристегнись! — закричал на него Лазарь. — Ты свернешь себе шею!

Майкл наклонился вперед, помогая Чесне, насколько это было возможно, удерживать нос самолета. Лазарь взглянул на левый двигатель. Языки пламени выбивались из-под раскаленного обтекателя. Загорелось топливо, сообразил он. Если бак взорвется…

«Юнкерc» бросило в сторону с такой силой, что остов самолета снова натужно загудел. Услышав звук рвущегося железа, Лазарь с ужасом почувствовал, что пол пилотской кабины треснул и разошелся по шву как раз у него под ногами.

— Ну-ка, пустите! — сказал он и наклонил штурвал