Врата Рима. Гибель царей - Конн Иггульден

пожилой консул, которого Цезарь не знал, начал обязательную процедуру. Все как один встали для того, чтобы произнести клятву: «Мы, представители Рима, клянемся посвятить свою жизнь миру в городе, нашу силу – его мощи и свою честь – его гражданам».

Юлий вместе с остальными повторял слова, чувствуя, как в душе возникает волнение. Сердце мира все еще билось. Он внимательно прослушал порядок проведения дискуссий, которые должны состояться, и постарался остаться абсолютно невозмутимым, когда консул упомянул пункт «награждение Гая Юлия Цезаря за его действия в Греции». Несколько знакомых сенаторов привстали со своих мест, чтобы посмотреть на его реакцию, но он не дрогнул ни одним мускулом лица, радуясь про себя, что купил эту новость у гонца. Юлию пришло в голову нанять консультантов, чтобы те помогли ему уяснить суть всех текущих событий. Нужен опытный юрист для подготовки судебных дел, которыми он собирался заняться сразу после того, как получит первую должность в своей политической карьере. И первым иском, поданным в суд, будет требование к Антониду о возвращении дома его дяди. То, что его аргументы должны включать в себя публичную защиту Мария, давало Цезарю изрядную долю удовлетворения.

Катона легко было узнать по грузной фигуре, хотя Юлий не мог вспомнить, чтобы несколько лет назад в свой единственный визит в сенат он его там видел. Сенатор был отталкивающе жирен, и его черты почти полностью скрывали нависающие складки кожи, – таким образом, истинный Катон выглядывал словно из глубины лица. У сенатора имелся круг избранных друзей и сторонников, в данный момент окружавших его, и Юлий мог убедиться, что он очень влиятельный человек, о чем уже сообщил Красс. Отец Светония тоже был там: они моментально встретились взглядами, но пожилой человек отвернулся, притворяясь, что не видит Цезаря.

Через несколько секунд он что-то прошептал на ухо Катону, и Юлий обнаружил себя под прицелом пристального взгляда, который был скорее веселым, нежели озабоченным. Все с тем же невозмутимым видом Цезарь обозначил в мыслях этого человека как своего врага. Он с интересом обратил внимание на то, как сверкнули его глаза, когда Помпей вошел в зал и занял свое место; сторонники сенатора разместились рядом.

Юлий тоже отметил перемены, происшедшие в этом человеке. Легкая полнота ушла, он выглядел подтянутым и мускулистым, как и подобает солдату, – особенно это было заметно по сравнению с Катоном. Загорелое лицо напомнило Цезарю, что Помпей довольно долго находился в Испании, присматривая там за легионами. Без сомнения, выполнение задачи усмирения мятежных племен помогло ему избавиться от лишнего жира.

По первому вопросу выступил Помпей, сказав, что необходимо послать силы против морских пиратов, принимая во внимание, что под их контролем находится тысяча кораблей и две тысячи деревень и городов. Имея свой личный горький опыт, Юлий слушал с большим интересом, немного шокированный тем, что ситуации позволили так далеко зайти. Его поразило, когда с мест стали подниматься другие сенаторы, которые оспаривали цифры, приведенные Помпеем, и возражали против «разбрасывания сил».

– Я смогу очистить моря за сорок дней, если у меня будут корабли и люди, – резко ответил Помпей, однако голосование прошло не в его пользу, и он, нахмурившись, опять сел на свое место.

Юлий проголосовал в трех других делах, заметив, что Помпей, Красс и Цинна каждый раз обращали внимание на то, как именно он голосовал. Во всех трех случаях они остались в меньшинстве – на сей раз Цезарь почувствовал разочарование. Как выяснилось, с бунтом рабов, укрепившихся около Везувия, оказалось непросто справиться, но вместо того, чтобы послать туда значительные силы, сенат дал разрешение отправить только один легион.

Юлий недоверчиво покачал головой. Он не мог понять, почему сенат стал таким осторожным. Из совместного с Марием и собственного опыта Цезарь знал, что империя должна быть сильной, чтобы выжить, и все же многие сенаторы закрывали глаза на проблемы, с которыми сталкиваются военачальники.

После часа речей Юлий гораздо лучше понял раздражение таких людей, как Пракс и Гадитик, по поводу нерешительности сената. Он ожидал, что увидит активных аристократов, готовых выполнять данные клятвы, а не их мелкие ссоры и интриги друг против друга.

Погруженный в свои мысли, Цезарь прослушал объявление следующего пункта заседания, и, только когда назвали его собственное имя, он спохватился.

– …Цезарь, который должен быть награжден должностью военного трибуна со всеми правами и почестями в знак нашей благодарности за поражение Митридата в Греции и за захват двух пиратских кораблей…

Все сенаторы встали, даже Катон неуклюже поднялся со своего места.

Юлий по-мальчишески усмехнулся, когда его приветствовали радостными криками, и притворился, что не видит тех, кто стоял в молчании, хотя отметил для себя каждое лицо, пробегая взглядом по рядам.

Когда он сел, его сердце колотилось от восторга. Трибун мог набирать армию, и Цезарь уже знал триста человек, которые первыми присоединятся к его войску. Катон встретился с ним взглядом и кивнул ему. Юлий ответил открытой улыбкой. Не стоит предупреждать человека, что он стал твоим новым врагом.

Когда бронзовые двери распахнулись, чтобы впустить дневной свет в здание сената, Юлий подошел к отцу Светония, который как раз собирался уйти.

– Мне надо переговорить с тобой, сенатор, – сказал он, вмешиваясь в разговор.

Сенатор Пранд повернулся к нему, удивленно приподняв брови.

– Не могу себе представить, чтобы у нас были темы для беседы, Цезарь, – ответил он.

Юлий проигнорировал холодный тон и продолжил, словно разговор шел между друзьями:

– Одна из таких тем – земля, которую мой управляющий продал тебе, чтобы заплатить выкуп. Тебе известно, что я привез много золота. Хотелось бы встретиться с тобой и обсудить цену, за которую я могу ее вернуть своей семье.

Сенатор покачал головой:

– Боюсь, что разочарую тебя. Я давно хотел расширить свои владения и построить дом для моего сына, как только вырубят лес. Прости, но не могу тебе помочь.

Он сухо улыбнулся Юлию и отвернулся к своим собеседникам. Цезарь протянул руку и дотронулся до его плеча. Рука тут же была сброшена резким движением.

Лицо сенатора Пранда вспыхнуло от гнева.

– Осторожнее, молодой человек. Мы в здании сената, а не в какой-нибудь глухой деревне. Если еще раз до меня дотронешься, я прикажу арестовать тебя. Из того, что мой сын рассказывал, я сделал вывод: ты не тот человек, с которым я могу вести дела.

– Возможно, он также упоминал о том, что я не из тех людей, которых можно иметь среди врагов, – произнес Юлий, понизив голос настолько, чтобы его невозможно было расслышать со стороны.

Сенатор на мгновение застыл,