Черный человек - Василий Головачев

Шаламов выпил все запасы напитков в холодильнике – от минеральной воды до шипучего киа-ора, повинуясь слабому голосу инстинкта, прибрал в гостиной, выложил из карманов в шкаф новые забавные безделушки, которые принес Купаве, и занялся «домовым». Спустя несколько минут он узнал, что Купава дважды побывала в клинике после сеансов ви-наркосенсорики, что ее оперировал Мальгин, с трудом вытянув из трясины иллюзорного бытия, и что в настоящий момент она вместе с дочерью находится у отца Клима, на хуторе Вщиж.

У Шаламова появилось царапающее душу чувство неприязни, заговорило самолюбие, душа снова закипела, жаждая мести и немедленных действий. Гипертрофированная нервная система слишком быстро и резко реагировала на раздражители, в то время как воля почти утратила способность контролировать психику, а главное – все эти негативные качества усугублялись, во-первых, частыми прорывами в сферу сознания эмоций маатанина, основными из которых были равнодушие к живым существам вообще и к людям в частности, презрение к их попыткам накопить знания, и, во-вторых, раздробленностью личности бывшего спасателя на несколько ущербных «я», конкурирующих между собой. Хотя сам Шаламов об этом не знал, вернее, не задумывался.

Такси доставило его от метро к дому отца Мальгина поздно вечером, и, уже подлетая к дому, Шаламов вдруг услышал тихий пси-вызов: словно кто-то вскрикнул в испуге, не то ребенок, не то звереныш…

ГЛАВА 2

Инспектор криминального розыска службы безопасности Дмитрий Столбов не был флегматиком, но всегда считал своим девизом: «Лучшее – враг хорошего». Он не разволновался бы, узнав до окончания следствия, что можно было бы начать сначала и выполнить работу значительно быстрее и без ошибок, но он знал также, что хорошо закончить дело важнее, чем хорошо его начать. Как инспектор, Столбов был добросовестным ремесленником в лучшем смысле этого слова, обладая неплохой интуицией и запасом фантазии, и работал он, руководствуясь старым мудрым правилом: «Семь раз отмерь, один – отрежь». Главными чертами его характера были обстоятельность, дотошность, выдержка и вежливость.

В это утро в начале февраля он встал рано, приготовил завтрак, не будя жену, проверил связь с дежурным – рацию «спрута» он не снимал даже ночью – и отправился исполнять составленную вечером программу дня, начав с визита к Майклу Лондону, проживающему с семьей в Лос-Анджелесе. Он не пытался составить заранее схему разговора или прикинуть результаты визита – и не потому, что любил рисковать, просто у него был природный дар коммуникабельности.

Из метро Лос-Анджелеса он вышел в шестом часу вечера по местному времени, а так как зимние сумерки сгущаются быстро, то к дому Лондонов такси доставило его уже в темноте. С букетиком цветов в руке он позвонил.

Майкл был дома, возился в спальне дочери, монтируя видеопласт, и визиту следователя не удивился.

– Чайком попотчуете? – осведомился Столбов с улыбкой.

– Непременно, – ответил Лондон. Взяв цветы и пояснив, что дочь и жена приходят позже, он усадил инспектора в гостиной, извинился и появился уже умытым и переодетым, ведя за собой домашнего киба с подносом, на котором золотилась горка пышек и стоял кофейник.

Молча выпили по стакану кофе, затем Лондон отослал киба и обратил внимательный взор на инспектора, которому импонировал такой подход к гостю. К тому же представляться не было нужды, Лондон знал всех своих бывших подчиненных.

Что-то смущало Столбова в поведении хозяина, но это что-то не было связано с ощущением опасности или тревоги, и Дмитрий впервые пожалел, что он не интрасенс. По данным статотдела, он знал, что Лондон перед уходом с Земли сконструировал себе много новых органов чувств и биологических приспособлений, не реализованных в человеке природой, однако после своего окончательного прибытия домой ни разу не демонстрировал эти «приспособления» в действии, и в отделе никто толком не знал, сохранил ли Майкл свои возможности или утратил навеки. Во всяком случае, высокоточная аппаратура не отметила никаких признаков работы новых органов чувств, никаких дополнительных полей и наличия мощного пси-поля: Лондон вернулся из своих странствий обыкновенным человеком. Но поговорить с ним еще раз стоило.

– Прошу прощения за неожиданный визит, – начал Столбов деликатно. – Майкл, следственная обойма занимается сейчас по императиву «Сын сумерек», и у нас появилось несколько вопросов, на которые мы надеемся получить ответы. Если вы посчитаете, что пора оставить вас в покое – коллеги уже были у вас и, наверное, успели надоесть, – я тут же уйду.

– Отчего же, спрашивайте. – Лондон откинулся в кресле, закинул ногу за ногу и оплел колено пальцами. Лицо его осталось безмятежно спокойным, уверенным и одновременно каким-то расслабленно-добрым.

Столбов поймал наконец мысль, которая его смущала: прежний Лондон никогда не позволял себе расслабляться.

– «Сын сумерек» – это код дела Шаламова?

– Да. А вопросы такие. Первый: вы встречали Даниила в… там, во время своих путешествий?

– Не помню, – ответил Лондон, с сочувствием глядя на инспектора. – Я в самом деле ничего не помню с момента взрыва «черного человека». Если хотите, можете сделать пси-зондаж.

– Зачем? Никто не сомневается в вашей искренности. Вопрос второй: существует ли способ проникновения в сеть орилоунского метро не через самих орилоунов? Дело в том, что знакомые вам Ромашин, Мальгин, Железовский и Джума Хан… э-э… исчезли из квартиры Мальгина как по мановению волшебной палочки. Вошли и… в квартире их нет, но из дома они не выходили.

Лондон кивнул.

– Если это так, значит, такой способ существует. – Он подумал немного. – Но я его не знаю. Мальгин ведь тоже не… м-м… простой… не совсем простой человек, он мог найти свое решение проблемы или узнать его от Шаламова.

Настала очередь Столбова размышлять.

– В этом что-то есть, – признался он спустя минуту. – И последний вопрос: с вами никто из этой четверки не беседовал до их… побега?

– Клим Мальгин. По-видимому, он до сих пор ошарашен тем, что смог вытянуть меня из объятий Танатоса[137], я чувствовал его недоверие и изумление. Но говорили мы очень мало, буквально две минуты.

– А кто вам сказал, что оперировал вас именно Мальгин?

Брови Лондона поползли вверх.

– Катя, жена. А разве это не так? Я позвонил в Институт нейрохирургии, и Гиппократ, инк института, подтвердил слова жены. Поблагодарить хирурга я сразу не смог, а потом он сам позвонил. Вас что-то смущает?

Столбов перевел дыхание. Услышать подобное он не ожидал, ибо точно знал, что никто Лондона не оперировал. Откуда же у Гиппократа оказалась «запись операции»?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});