Полководцы Первой Мировой. Русская армия в лицах - Валентин Рунов

Поэтому вызывают большое недоверие оценки личных качеств Духонина, данные ему в мемуарах Бонч-Бруевича. Он пишет: «Николай Николаевич командовал полком и, отличившись, был награжден офицерским Георгием. Между тем он был на редкость безвольным и, пожалуй, даже трусливым человеком. Я, как сейчас, вижу его перед собой: невыразительное лицо, франтовато закрученные, с зафиксированными кончиками усы, пенсне без оправы на самодовольном носу, аксельбант на кителе, свидетельствующий о причислении к Генеральному штабу, и белый крестик на груди.

Встретившись с ним где-нибудь в приемной, очень трудно было предположить что через некоторое время имя этого щеголеватого и подтянутого генштабиста станет нарицательным, что широко распространенное в годы Гражданской войны выражение «отправить к Духонину» будет означать то же, что ходячая фраза «поставить к стенке».

В сентябре 1915 года Н. Н. Духонин назначается исполняющим обязанности генерала для поручений при командующем Юго-Западным фронтом, командующим которым весной следующего года стал генерал А. А. Брусилов. Он много сделал для подготовки и успешного проведения июньского наступления войск Юго-Западного фронта, позже получившего название «Брусиловского прорыва». Причем в ходе операции Николаю Николаевичу пришлось сменить Дитерикса на посту генерал-квартирмейстера штаба фронта, что является лучшим доказательством полного доверия к нему генерала Брусилова, очень щепетильно подходившему к подбору высших чинов своего штаба. Духонин успешно справился с трудной задачей и по итогам операции был награжден орденом Св. Анны 1-й степени с мечами.

Февральская революция положила начало развалу армии и привела к частым кадровым перестановкам в высшем командном и штабном составе. 27 мая, в связи с отчислением в резерв «по болезни» начальника штаба Юго-Западного фронта генерала С. А. Сухомлина, на эту должность был назначен Н. Н. Духонин. Совместно с новым командующим фронтом генерал-лейтенантом А. Е. Гутором ему пришлось завершать подготовку и начинать июньское наступление, задуманное Брусиловым.

Однако войска, разложенные Советами, «замитинговали», в результате чего наступление, имевшее все шансы на успех, обернулось поражением. В начале июля А. Е. Гутор был снят с занимаемой должности. В командование Юго-Западным фронтом вступил генерал Л. Г. Корнилов. Совместная работа Духонина с новым командующим продолжалась немногим более месяца, но за это время он сумел разглядеть в Лавре Георгиевиче те качества, которых недоставало всем другим, занимавшим в то время военно-политический Олимп России. Он увидел в Корнилове умного, волевого, решительного и жесткого человека, способного не только вести за собой войска, но и бороться с разрушителями армии и государства на самом высоком уровне. Поэтому Николай Николаевич был рад, когда узнал, что Лавр Георгиевич назначен Верховным главнокомандующим.

Перед отъездом в Ставку Корнилов подписал приказ, разрешавший Духонину месячный отпуск по семейным обстоятельствам. Видимо, только по этой причине Николай Николаевич не оказался в числе активных участников Корниловского мятежа, случившегося в конце августа – начале сентября 1917 года.

После ареста Корнилова Верховное командование вооруженными силами России принял на себя А. Ф. Керенский, ничего не смысливший в военном деле. Поэтому он упросил генерала М. В. Алексеева стать начальником его штаба. Но совместная работа этих столь разных людей была невозможна. Уже в середине сентября Алексеев подал рапорт об отставке. По его рекомендации на освободившийся пост 25 сентября был назначен генерал-лейтенант Н. Н. Духонин. Через два дня он приехал в Могилев и приступил к исполнению своих служебных обязанностей.

Как сам Николай Николаевич отнесся к новому назначению – сказать трудно. В воспоминаниях Бонч-Бруевича, который в то время после смещения с должности командующего войсками Северного фронта и без дела находился в Ставке, имеется следующая запись:

«Войдя в кабинет Духонина, я увидел его таким же моложавым и подтянутым, как когда-то в Галиции. Пользуясь старой нашей близостью, я без обиняков спросил:

– Что вам за охота была, Николай Николаевич, принимать должность начальника штаба Ставки при таком Верховном, как Керенский?

– Ничего не поделаешь, на этом настаивал Михаил Васильевич, – признался Духонин.

– При чем тут Алексеев? – удивился я. – Вопрос слишком серьезен для того, чтобы решать его в зависимости от желания кого бы то ни было.

– Что вы, что вы! – запротестовал Духонин и тоненьким своим голоском начал доказывать, что воля Алексеева в данном случае должна являться законом. – Время ответственное, это верно. Но именно потому, что мы переживаем исторические дни, нельзя руководствоваться личными отношениями, – предупредил он. – Сам Михаил Васильевич готов принести себя в жертву интересам армии и поэтому согласился после провала выступления Корнилова на назначение начальником штаба Ставки. Это назначение спасло не только Ставку от развала, но и Лавра Георгиевича и остальных участников корниловского заговора. Теперь они, слава Богу, в Быхове вне опасности… Но Михаил Васильевич не мог оставаться в Могилеве, – продолжал Николай Николаевич. – Как-никак он был ближайшим помощником отрекшегося государя, и этого ему простить не могут. Поэтому он решил подать в отставку и уехать к себе в Смоленск. Мне же пришлось заменить его на столь ответственном посту…»

Бонч-Бруевич не стал возражать, хотя и имел свое мнение относительно причин назначения Духонина. Он считал, что Алексеев, выдвинув того на свое место, меньше всего думал о служебных достоинствах и военных талантах своего преемника. По мнению Михаила Дмитриевича, дело было в том, что властолюбивый генерал не хотел рекомендовать на должность начальника штаба Ставки решительного и одаренного человека, который бы все повернул по-своему. Другое дело было поставить на этот пост послушного Духонина, через которого можно было бы по своему усмотрению направлять действия Ставки, даже находясь за ее пределами.

Для большей полноты характеристик Духонина остается привести мнение о нем его непосредственного начальника А. Ф. Керенского. В своих мемуарах он писал: «Духонин был широкомыслящий, откровенный и честный человек, далекий от политических дрязг и махинаций. В отличие от некоторых пожилых офицеров он не занимался сетованием и брюзжанием в адрес «новой системы» и отнюдь не идеализировал старую армию. Он не испытывал ужаса перед солдатскими комитетами и правительственными комиссарами, понимая их необходимость. Более того, ежедневные сводки о положении на фронте, которые он составлял в Ставке, носили взвешенный характер и отражали реальное положение вещей. Он никогда не стремился живописать действующую армию в виде шайки безответственных подонков. В нем не было ничего от старого военного чинуши и солдафона. Он принадлежал к тем молодым офицерам, которые переняли искусство побеждать у Суворова и Петра Великого, а это наряду со многим другим означало, что в своих подчиненных они видели не роботов, а прежде всего людей.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});