Дюна. Первая трилогия - Фрэнк Герберт

Стражи у входа разошлись, образовав короткий живой коридор, сверкающий копьями и клинками. В наступившей тишине был хорошо слышен посвист широких одежд и шорох песка, нанесенного с улицы в залы дворца.

Падишах-Император Шаддам IV шел первым. Его шлем бурсега где-то потерялся, и рыжие волосы торчали вовсе стороны точно перья — монарх не успел привести себя в порядок. Левый рукав мундира лопнул по внутреннему шву; на Императоре не было ни пояса, ни оружия — но величие по-прежнему окружало его, словно невидимый кокон силового поля, заставлявший всякого держаться на почтительном расстоянии.

Но копья фрименов опустились крест-накрест перед ним, остановив повелителя Галактики там, где приказал Пауль. Свита и спутники Императора столпились позади — мозаика ярких цветов и лиц с застывшим на них потрясением, озвученная лишь неуверенным шарканьем ног.

Пауль обежал взглядом эту группу — заметил женщин, пытавшихся скрыть следы слез; холуев и прихлебателей, явившихся на Арракис насладиться победой сардаукаров и празднествами — и онемевших теперь от поражения. Увидел птичьи глаза Преподобной Матери Гайи-Елены Мохийям, яростно сверкающие из-под черного капюшона, а подле старухи — худого, угрюмого Фейд-Рауту Харконнена.

Время выдало мне его лицо, подумал Пауль.

Затем он перевел взгляд дальше — там, позади Фейд-Рауты, его внимание привлекло подвижное лицо, напоминающее о ловкой, изящной, но хищной ласке. Лицо, которое он раньше ни разу не видел ни в пророческих снах, ни наяву. Но лицо, которое, казалось ему, он должен бы знать; лицо, в котором было что-то пугающее. — Почему я чувствую страх перед этим человеком? Пауль склонился к матери и шепотом спросил:

— Кто это там, левее Преподобной Матери, — вон тот, опасный с виду?..

Джессика взглянула и вспомнила лицо, украшавшее досье из тех, что в архивах Дома Атрейдес относились почти к настольным книгам.

— Граф Фенринг, — тихо ответила она. — Тот самый, который занимал этот дворец перед нами. Генетический евнух… и убийца.

«Мальчик на побегушках у Императора», — вспомнил Пауль. И эта мысль была почти потрясением: самого Императора он не раз видел на бесчисленных ветвящихся путях, ведущих в будущее, но граф Фенринг ни разу не промелькнул в его пророческих видениях.

Тут же Паулю пришло в голову, что он множество раз видел в паутине вероятностных линий свое мертвое тело, но сам момент своей смерти — ни единого раза. Может быть, я не мог увидеть этого человека как раз потому, что это он убьет меня? — пришло ему в голову. И эта мысль пробудила самые дурные предчувствия.

Он заставил себя оторваться от Фенринга и перевел взгляд на оставшихся в живых сардаукаров, офицеров и рядовых; на лицах прославленных воинов Дома Гинац застыли горечь и отчаяние. Некоторые на миг задерживали его внимание: кое-кто из офицеров тайком озирался, пытаясь разобраться в том, какие меры безопасности приняты хозяином и нельзя ли, как-нибудь исхитрившись, превратить поражение в победу.

Наконец взгляд Пауля остановился на зеленоглазой блондинке с чеканными чертами высокородной патрицианки, излучающими поистине классическую надменность. Никаких признаков слез, никаких следов перенесенного поражения. Тут и спрашивать было нечего, Пауль сразу опознал ее — принцесса самых высоких королевских кровей, дочь Правящего Дома, Бене Гессерит, все всякого сомнения, получившая великолепную подготовку. Лицо, которое многое множество раз глядело на него из будущего: Ирулан.

Вот он — мой ключ.

По сбившейся толпе гостей-пленников прошло движение. Показалась знакомая фигура: Суфир Хават — знакомый шрам на пол-лица, испятнанные губы, морщины, сутулые плечи — знаки подошедшей старости, ослабившей тело бойца…

— Ага, вот и Хават, — негромко сказал Пауль. — Не держите его, Гурни.

— Милорд?.. — переспросил Гурни,

— Не держите его, — повторил Пауль. Гурни кивнул.

Копье фримена поднялось и опустилось за спиной неловко шагнувшего вперед Хавата. Покрытые сеткой склеротических жилок слезящиеся глаза изучали Пауля, оценивали его.

Пауль тоже сделал шаг навстречу — и сразу почувствовал напряженное ожидание среди людей Императора.

Хават посмотрел на Джессику.

— Леди Джессика, — проговорил он, — лишь сегодня узнал я, как был неправ и несправедлив к вам. Вам не нужно прощать меня…

Пауль ждал — но его мать молчала.

— Суфир, дружище, — сказал он, — сам видишь, я не поворачиваюсь спиной к двери!

— Во Вселенной слишком много дверей, — серьезно ответил Хават.

— Разве я не сын своего отца? — спросил Пауль.

— Скорее уж ты похож на отпрыска своего деда, — хриплым, стариковским голосом ответил Хават. — Что вся манера, что взгляд…

— Но я — сын своего отца, — возразил Пауль. — И вот я говорю тебе: ты можешь потребовать в уплату за долгие годы верной службы нашему Дому всё, что ты только можешь пожелать. Всё. Абсолютно всё, Суфир. Тебе нужна моя жизнь, Суфир?.. Она твоя, бери. — Пауль шагнул вперед, не поднимая рук. Он видел, как понимание загорается в глазах Хавата.

Он понял, что я знаю об измене, подумал Пауль. И он понизил голос так, чтобы его слышал один лишь Хават:

— Суфир, я говорю правду. Если ты хочешь убить меня — рази…

— Все, чего я желал, мой герцог, — это лишь хоть раз вновь встать подле тебя, — промолвил Хават. И лишь в этот миг Пауль почувствовал, какое усилие требовалось старику, чтобы не упасть. Пауль подхватил Суфира под плечи, поддержал его, чувствуя, как дрожат мышцы под его ладонями.

— Тебе очень больно, друг мой? — спросил Пауль.

— Больно, мой герцог, — признался Хават. — Но мне теперь хорошо… — Он полуобернулся в объятиях Пауля, протянул руку в сторону Императора — ладонью вверх, показывая крохотную иглу, зажатую меж пальцев. — Видите, Ваше Величество? — воскликнул он. — Видите эту предательскую иглу? Да неужто вы хоть на миг подумали, что я, который отдал всю свою жизнь служению Дому Атрейдес, теперь дал бы ему меньше?!

Пауль пошатнулся — старик обмяк в его руках. Пауль узнал тяжесть смерти; в том нельзя было ошибиться, чувствуя, как обвисает безвольное, быстро тяжелеющее тело. Пауль бережно опустил Хавата на пол, выпрямился и жестом велел своей охране унести тело.

Пока его приказ выполнялся, мертвая тишина навалилась на зал.

Теперь на лице Императора появилось выражение страха. Он ждал смерти; ужас наполнил его глаза, никогда прежде не знавшие этой эмоции.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});