Собрание сочинений. Том 5 - де Вега Лопе Феликс Карпио

Теодора

То был бы праздник для столицы.

Диана

Какие будут сбереженья На верхних юбках и на нижних! А главное — у наших ближних Уменьшатся их вожделенья. То, что всегда доступно взору, Не так прельщает.

Теодора

Мудрый шаг! Пошли вам небо всяких благ!

Теодора и Лаура уходят.

ЯВЛЕНИЕ ТРИНАДЦАТОЕ

Диана одна.

Диана

Я проводила Теодору, И наготове эскадрон, С которым Алехандро хочет Вступить в Урбино, где упрочит За мною власть, венец и трон. Пора и мне, не медля доле, Начать давно желанный бой. Вернись, свободный разум мой, К своей первоначальной воле! Покончим с дурочкой смиренной, И пусть из тягостной тюрьмы, Из этой недостойной тьмы, Выходит мой рассудок пленный! Для женщины — плохая шутка Играть в тупицу день за днем; Ведь так, привыкнув, мы придем И впрямь к лишению рассудка. И если мне казалось тяжко Быть мнимой дурой час-другой, То каково должно быть той, Что неумна всю жизнь, бедняжка? И если лучший друг нам скучен, Когда он глуп, то дураку Чем разогнать свою тоску, Раз он с собою неразлучен?

ЛАГЕРЬ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Алехандро, Фабьо.

Алехандро

Я с удивлением внимал, Друг Фабьо, твоему рассказу.

Фабьо

Сеньор! Я не приврал ни разу.

Алехандро

Второй такой я не встречал! Что скажут, увидав Диану С ее блистательным умом?

Фабьо

Что в редком случае таком Любой поддался бы обману. Кто и когда умел представить Такую дурость, как она?

Алехандро

Иным в былые времена Порой случалось так лукавить, И я тебе в досужий час Привел бы многие примеры. Что может быть достойней веры, Чем книг божественных рассказ О том, как царь благочестивый, Саулом некогда гоним,[129] Бежать был должен перед ним И жил, как странник несчастливый?

Фабьо

С каким умом она глупила, Подыскивая крепкий щит!

Алехандро

Она тебе еще отмстит, А может быть, уже простила.

Фабьо

Пришла на исповедь однажды Одна из миловидных женщин. Священник задал ей вопрос, Как это принято, во-первых, Замужняя она иль нет, И та себя весьма смиренно Назвала девушкой. Потом, Ведя с духовником беседу, Она призналась в кой-каких Неблаговидных согрешеньях. «Но как же так? — спросил священник, Повергнутый в недоуменье.— Ведь вы же девушка?» Она Ему ответила поспешно: «Да, мой отец, при знатной даме».

Алехандро

Я понял смысл мудреной речи. Выходит, значит, что Диана, Покуда не достигла цели, Глупа, но только для других.

Фабьо

При этом мой рассказ почерпнут Из собственной библиотеки. Она идет.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Те же и Диана.

Диана

Хваленье небу, Неустрашимый Алехандро, Что я дошла, избегнув плена.

Алехандро

И здесь, прекрасная Диана, Вы в безопасности, надеюсь. Я отдал бы скорей сто жизней, Чем уступил бы ваши земли И ваш престол в чужие руки. О, вы достойны, несомненно, Еще обширнейшей державы!

Диана

Хоть я старалась незаметно Пробраться к вашему шатру, Я видела не только цепи Блестящих воинских дружин, А горы стали и железа.

Алехандро

Раз вы увидели, сеньора, Знамена эти, пушки эти И весь вооруженный стан, Который вам послужит верой, То, в ожиданьи сбора всех, Позвольте вас просить усердно, Дабы я вашим торжеством Мог насладиться в полной мере, И так как многие другие Хотели бы услышать это,— Откройте тайну жизни вашей И венценосного рожденья.

Диана

Отавьо, старый герцог, мой отец, Чей младший брат нашел свой час кончины Во Франции, как доблестный боец, Когда громил британские дружины, К себе на воспитанье во дворец По настоянию своей жены Дельфины Взял дочь его, Ортенсию, милей Всех ангелов во образе людей. В его дворце и выросла графиня, Но герцог женихов не допускал, Чем оскорбилась не одна гордыня; Он для себя ее приберегал. Когда затем скончалась герцогиня И он себя свободным увидал, Он наконец в своей открылся страсти, Безвольный раб ее свирепой власти. Однажды он охотился вдвоем С Ортенсией, снедаемый досадой: Она и мужа отвергала в нем, И не хотела стать ему отрадой В застенчивом убежище лесном. Вдруг небеса заволоклись громадой Тяжелых туч, как в стародавний день, Когда Дидону[130] облекла их тень. И вот блеснули первые зарницы Зловещей бури, наводящей страх; Раздался грохот горней колесницы, Катящейся на звучных колесах; Земная тварь попряталась, и птицы, Живущие в воздушных высотах, Встревоженные посреди кочевья, Спускались на окрестные деревья. Безвлажный пар воспламенял запал Небесной артиллерии; пучины Черневших туч сквозь громы озарял Слепящий свет, и тотчас, в миг единый, Пирамидальный пламень поглощал Красивые древесные вершины Или святые башни, чья стена, Хоть выше всех, не более верна. Там есть пещера, дикая, глухая, Разверстый зев непроходимых скал, Который, эхо внутрь не допуская, Колючих зубьев обнажил оскал: Соленых игл завеса кольцевая Спускается на островерхий вал, И в порах камня, полных мутной влаги, Гремят лягушек хриплые ватаги. Здесь, Алехандро, силой роковой Дала природа дням моим начало: Ортенсия двоюродной сестрой И матерью, зачав младенца, стала. Не удрученный тягостной виной, Отавьо не оставил ей кинжала, Энеев дар Дидоне;[131] он не знал, Что казнь презреньем хуже, чем кинжал. Родив меня, графиня опочила. Моя судьба была с тех пор мрачна: Мне колыбель раскрылась, как могила, И я жила, меж гор погребена. Я в тишине сама себя растила, В крестьянское дитя превращена, Не зная тайны своего рожденья, Не видя и в надеждах утешенья. Но голос крови призывал меня К высокому. Когда судьба послала Ко мне Камило, — холст на шелк сменя, Я поле на столицу променяла. И вы, оплот мой с первого же дня, Раз эта жизнь вам дорога хоть мало, Не ради новой славы, — что вам в том? — Укройте эту женщину щитом.