Сквозь толщу лет - Евгения Николаевна Васильева

насекомого, изменяя их в два, три, четыре раза, причем в обоих направлениях: сокращая одни, удлиняя другие.

Реомюр работал не только с гусеницами бабочек, но и с личинками муравьев, с потомством жуков скарабеев и здесь тоже обнаружил жизнетворное влияние одних температур и сокращение сроков жизни под воздействием других.

«Не представляет ли температура только внешнее условие, приводящее в движение внутренние процессы? — задался вопросом исследователь. — Интенсивность дыхания, например, определенно — зависит от температуры. А что будет, если покрыть куколку в коконе слоем лака, препятствующим воздухообмену со средой?»

Лакированные куколки стали развиваться медленнее, общая продолжительность жизни несколько удлинилась.

Реомюр перенес опыты с лакировкой на кладки яиц.

Вольтер высмеял эти опыты в одном из своих сочинений: «Конечно, хорошо жить 800—900 лет, заткнув себе поры и уменьшив частоту дыхания, но мы этого опыта не будем ставить ни на ком, так как опасаемся, как бы пациент сразу не достиг того возраста зрелости, который влечет смерть».

Вольтеру возразил Пьер-Луи Мопертон, заметив: «Я был бы столь же наивен, как те, кто ищет секрета бессмертия, если б считал эти опыты открытием секретов, способных продлить жизнь человека, но я и не настолько робок, чтоб не сметь считать возможным достижение чего-то более существенного, чем обычное наблюдение».

Между тем воодушевленный результатами Реомюр пробует продлить зимний период у сурка и переносит его спящим в домашний ледник. Ученого постигла неудача, но уже сама постановка первого опыта на млекопитающем была шагом вперед, мужественным ответом скептикам.

«Мы вправе заключить, что есть нескончаемое число животных, рост и срок жизни которых мы способны ускорять (укорачивать) или задерживать (удлинять)», — вот заключение одного из тех, кому удалось вписать первую страницу в историю экспериментальной геронтологии.

Реомюр, похоже, не был еще знаком с естественной историей тихоходок, с их поразительными резервами жизнеспособности.

Между тем уже Спалланцани показал, что не один, а многие их виды способны оживать после полного высушивания. Смело беря объекты для опытов с далеких друг от друга ступеней систематической лестницы и столь же смело сопоставляя внешне далекие друг от друга явления, Спалланцани (недаром он прозван Неистовым!) нашел, — здесь его мысль сливается с мыслями Реомюра, — что зимняя спячка многих позвоночных сродни мнимой смерти тихоходки.

Тихоходок, живущих в сырых низинах и во мхах, позднейшие экспериментаторы держали в сосуде с чистым водородом, где дыхание и окисление полностью исключено. Две недели провели тихоходки в этой в прямом смысле слова убийственной атмосфере, а перенесенные на свежий воздух и увлажненные, ожили. Чем сильнее высушены тихоходки, тем медленнее возвращаются они к жизни. Пробуждение от смертного сна растягивается в иных случаях на двести — пятьсот — тысячу часов. И все же, проснувшись, эти крохи живут нормально.

Исследователи пошли дальше. Предельно высушив, помещают они животных в жидкий воздух, потом в еще больший холод — в жидкий водород. Четверть часа при температуре минус 253° проводят здесь тихоходки, точнее, то, что когда-то было тихоходками. Их окунают в жидкий гелий с температурой минус 269°, даже минус 271°. Отсюда рукой подать до абсолютного нуля, когда газы переходят в твердое состояние. До такой температуры даже сказка не осмеливалась замораживать Снегурочку! А тихоходки, проведенные через все круги этого ада, оживают после возвращения в нормальную среду.

Из холода их можно бросать в полымя. Высушенных тихоходок нагревают до 100, в безвоздушной среде до 140°, и все же, перенесенные на сырой мох, они воскресают. Обыкновенная влага мхов оказывает действие не менее волшебное, чем живая вода сказки.

Если обобщить историю опытов с тардиградой со времен Антония Левенгука до наших дней, то тихоходок, пожалуй, вернее назвать не долгожителями — макробиотусами, а бессмертниками — иммортелями.

За 250 лет, прошедших с тех пор, как Левенгук с помощью изобретенного им микроскопа открыл у многих мельчайших животных способность воскресать после кажущейся гибели, люди науки еще не пришли к единому объяснению этих фактов, не решили: что же представляет собой состояние после прекращения видимой жизнедеятельности и до воскрешения организма — мнимая смерть или скрытая жизнь?

Знаменитый Клод Бернар категорически утверждал, что в этих случаях жизнь останавливается, а не замедляется. Не менее знаменитый Сергей Навашин столь же уверенно заявлял: «Никто, рассуждая здраво, не скажет, что в засушенной и промороженной споре жизнь осталась „сидеть“ как спящий сторож в будке. В такой споре, конечно, нет жизни».

Примерно то же можно сказать и о зимней спячке. Наш соотечественник профессор Хорват восклицал: «С физиологической точки зрения здесь все невероятно! Самые строгие из наших описаний были бы сочтены за басни, не имей мы возможности наблюдать их».

И это еще до П. И. Бахметьева с его потрясшими научный мир опытами.

О Порфирии Ивановиче Бахметьеве, человеке необычайной судьбы, следует сказать здесь подробнее. Сын русского крестьянина, он участвовал в основании Софийского университета в Болгарии. Проницательный натуралист и смелый исследователь пролагал новые пути в разных областях знания.

Мы немного избалованы достижениями дружбы наук, их сотрудничества, их объединенных усилий в разведке, их быстрого роста на стыках. Труды Бахметьева — физика, математика и биолога — многими идеями обогатили, в частности, один из таких стыков — биофизику, лишь в наши дни сложившуюся как самостоятельная наука.

Но и сейчас диву даешься, как совмещались у него мысли о телевидении, скажем, и об анабиозе.

Впрочем, если вдуматься… Бахметьев разработал схему для беспроволочной передачи изображения на расстояние, на многие десятилетия предвосхитив основы современного телевидения, того, что позволило людям получить снимки поверхности невидимой с Земли стороны Луны, снимки Венеры, Марса. Бахметьев же исследовал состояние живого при несуществующих в естественных условиях на земле низких температурах. И там, и здесь живет, в сущности, одно и то же устремление: проникнуть взглядом и мыслью в запредельные высоты и глубины, приблизить недоступное, проложить путь в неведомое.

Работы Бахметьева взволновали не только ученых.

— Русский профессор возвращает к жизни неживое.

— Сказочнее сказки о Снегурочке.

— Победа над ледяной смертью.

Однако крикливые газетные заголовки не искажали сути дела. Бахметьев и его сотрудники охлаждали гусениц некоторых бабочек, постепенно понижая температуру, пока гусеницы не промораживались насквозь. Они, писал Бахметьев, «витрифицировались», становились словно стеклянными. И не только по внешности. Когда остекленевшую гусеницу бросали на пол, она со звоном разбивалась на мелкие осколки, а их острые углы наглядно подтверждали: гусеницы превратились в стеклоподобное физическое тело, подвластное законам мертвой материи.

Такую гусеницу, превращенную в нечто, казалось, полностью переставшее быть живым, Бахметьев отогревал. И в мертвую сосульку постепенно возвращалась жизнь. Гусеница просыпалась, начинала