Сталин. На вершине власти - Юрий Емельянов

Совершенно очевидно, что условия «холодной войны» заставляли Сталина искать такие способы пропаганды, которые не могли бы стать причиной международных осложнений. В то же время ясно, что, поручая органу Союза советских писателей играть роль мнимой оппозиции, Сталин исходил из того, что советским писателям можно доверить выполнение сложных политических задач. И это касалось не только писателей, но и многих других деятелей культуры. Именно они возглавили различные общественные комитеты солидарности и движение сторонников мира. Как признает Е. Громов, «особо отличившихся творческих деятелей делали депутатами Верховного Совета СССР, вводили в состав высших партийных органов, посылали, не скупясь, за границу». Все это свидетельствовало о том, что Сталин видел в деятелях культуры надежных проводников государственной политики, готовых сознательно выполнить свой патриотический долг перед страной в период новых тяжелых испытаний. Зги надежды Сталина были не напрасными.

Видные деятели советской культуры, в том числе и те, кто был подвергнут резкой критике в выступлениях Жданова и постановлениях ЦК ВКП(б), в своих произведениях подчеркивали свои патриотические чувства и верность лично Сталину. Д. Шостакович написал музыку к фильму «Падение Берлина», в котором восхвалялся Сталин и его роль в организации победы в Великой Отечественной войне. В этом фильме звучали новые песни, воспевавшие Сталина. По случаю 70-летия И. В. Сталина в журнале «Огонек» были помещены новые стихи Анны Ахматовой «21 декабря 1949 года» и «И Вождь орлиными очами…». Помимо этих произведений в честь Сталина, его юбилею были посвящены многочисленные стихотворения, очерки, театральные постановки и фильмы. В них воспевался Сталин как великий вождь великого народа-победителя.

Хотя Сталин не сдерживал эти восхваления в свой адрес, которые приобрели в послевоенные годы еще большие размеры, чем до войны, он порой проявлял свойственную для него эстетическую разборчивость, чтобы отказаться от очередного произведения в свою честь в пользу подлинного шедевра. Об этом свидетельствует рассказ Е. Вучетича, приведенный В. Аллилуевым. Сталин пожелал лично ознакомиться с макетом мемориального комплекса, который был привезен в Кремль. Первоначально в центре комплекса должна была быть поставлена фигура Сталина. Как вспоминал скульптор, Сталин «долго и мрачно разглядывал свое изображение, а потом, повернувшись к автору, неожиданно спросил: «Послушайте, Вучетич, а вам не надоел вот этот, с усами?» Затем, указав на закрытую фигуру, поставленную в стороне от макета, спросил: «А это что у вас?» «Тоже эскиз», – ответил скульптор и снял бумагу со второй фигуры… Эскиз изображал советского солдата, который держал на руках немецкую девочку… Сталин довольно улыбнулся и сказал: «Тоже, да не то же!» И после недолгого раздумья заключил: «Вот этого солдата с девочкой на руках как символ возрожденной Германии мы и поставим в Берлине на высоком холме! Только автомат вы у него заберите… Тут нужен символ. Да! Вложите в руку солдату меч! И впредь пусть знают все – плохо придется тому, кто вынудит его этот меч поднять вновь!»

В этом случае, как и во многих подобных, Сталин отдавал предпочтение более удачным художественным решениям, но никогда не забывал напоминать художникам о необходимости увязывать свои работы с высокими государственными задачами. Рассматривая творческую деятельность мастеров культуры прежде всего с точки зрения государственных целей, Сталин исходил из крайней остроты сложившегося международного положения и необходимости сконцентрировать все силы страны, в том числе и духовные, для новых тяжелых испытаний. В то же время нет сомнений в том, что сведение деятельности мастеров культуры лишь к решению текущих политических задач, даже самых важных, не могло не ставить развитие культуры в прокрустово ложе, ограничивая выбор тем и творческого метода. К тому же кампании проработок тех или иных деятелей культуры неизбежно сопровождались сведением личных счетов среди творческой интеллигенции и вторжением невежественных администраторов в сферы, в которых они были некомпетентны. Эти обстоятельства не могли способствовать повышению уровня художественных работ.

Правда, после войны было создано немало замечательных художественных работ, ценность которых до сих пор признается. В эти годы творили выдающиеся композиторы, художники, скульпторы, писатели, режиссеры кино и театра, актеры. Многие произведения советской культуры, такие как, например, упомянутый мемориал Вучетича в Трептов-парке, сохранили свою художественную ценность до наших дней. Поют многие песни, сочиненные тогда, а ряд фильмов и записанных на пленку спектаклей тех лет зрители с удовольствием смотрят по телевидению и сегодня. Однако очевидно и другое: работ, которые пережили свое время, остались в народной памяти и заняли видное место в сокровищнице национальной культуры, гораздо меньше количества Сталинских премий и других наград, которыми награждались деятели культуры. Многие произведения, созданные на «злобу дня», во имя решения сиюминутных политических задач, ныне забыты, и вряд ли незаслуженно.

Аналогичное стремление подчинить деятельность советской интеллигенции решению актуальных задач сегодняшнего дня проявилось и в ряде политических кампаний, проведенных в сфере научных исследований. Благое намерение добиться эффективного использования достижений биологической науки для быстрого подъема сельского хозяйства привело к преувеличенному восхвалению сомнительных, а то и откровенно шарлатанских исследований, проводившихся Т. Д. Лысенко и его учениками, и неоправданным гонениям на учения о генетике Моргана, Вейсмана, Менделя. Хотя лично Сталин не принял участия в дискуссии по вопросам биологии, но несомненно он поддерживал Т. Д. Лысенко и его борьбу против генетики.

Невежественные политические конъюнктурщики атаковали и кибернетику как лженауку, противоречащую принципам диалектического материализма, что задержало развитие научных исследований в этой области. Хотя не было никаких оснований считать, что Сталин стал инициатором осуждения кибернетики, но и в этом случае ясно, что критика этого нового научного направления пользовалась его поддержкой.

Зачастую подобные кампании проводились под патриотическими лозунгами. Обычно они начинались с дискуссии, в которой научные теории отечественного происхождения противопоставлялись зарубежным. При этом отечественные ученые, как правило, изображались как революционеры и материалисты (так, например, характеризовался И. Павлов, хотя он долго и упорно демонстрировал свою оппозиционность Октябрьской революции и свято соблюдал церковные обряды), а иностранные ученые обычно характеризовались как носители буржуазной идеологии, идеалисты, а то и мракобесы. В ходе дискуссий атаке подвергались те советские ученые, которые недооценивали отечественных исследователей – революционеров в своей области и материалистов и преувеличивали ценность зарубежных «буржуазных» и «идеалистических» теорий.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});