Дочери Лалады. Паруса души - Алана Инош

на пляж.

— Если сможешь встать в четыре утра, дорогой — пожалуйста, — ответил батюшка Тирлейф.

Вечером они прогулялись по городу и посмотрели то, что не успели ранее. Было довольно знойно, но косые лучи Макши уже не раскаляли тротуары, как сковородки. К слову, около семи утра по улицам проезжали огромные бочки с водой, которые поливали их струями под давлением. Насос качали двое рабочих, а третий направлял гибкий рукав с насадкой- распылителем на дорогу. Рукав был изготовлен из плотной ткани с водонепроницаемой пропиткой. За городскими деревьями и цветами ухаживала особая служба. Летом, если не хватало осадков, клумбы и цветники поливались. На Силлегских островах было множество подземных источников пресной воды, часть из них отличалась особым целебным составом, а часть давала обычную воду, пригодную и для питья, и для технических нужд.

Хозяйство Силлегских островов совершенствовалось и процветало. Теперь трудно было себе представить, что когда-то они были необитаемы. А у истоков освоения этого прекрасного уголка стояла Дамрад. Много лет назад её сапог впервые ступил на эту землю, тогда ещё дикую, здесь она жила во временной деревянной хижине почти без удобств. Уж давно не было той хижины, и стёрлись следы её ног, но крепость, строившаяся при её участии, сейчас возвышалась над Гвенверином белоснежной громадой, строгая и надёжная, неприступная и прекрасно обустроенная. Город начался с неё, можно сказать — вырос вокруг неё; когда-то не было и этого мощного, кипящего жизнью порта, а была лишь простая грубая пристань, на которой Дамрад встречала корабль с проверяющими высокими чинами морского ведомства... Уже не было той пристани, по которой она несла слабую здоровьем Игтрауд на руках, когда той стало дурно от волнения, но память об этой встрече, казалось, хранила сама земля, воздух и море. Ночной звёздный небосклон помнил их любовь, которой они предавались в ныне уже несуществующем деревянном домике тайком от госпожи Эльвингильд, а море вздыхало по дням их молодости.

— Не знаю, почему мне хочется плакать, — прошептала Онирис, когда они с Эллейв провожали закат, сидя на берегу моря.

Мальчики были уже уложены, Ниэльм получил свою порцию чтения вслух и поцелуй от Эллейв. Земля отдыхала от дневного зноя, море сонно шелестело, звёзды уже зажигались над бухтой.

— Ну зачем же плакать, милая? — Эллейв, прижимая Онирис к себе одной рукой, второй игриво и ласково поглаживала её колени.

Они сидели на песке, и Онирис сняла туфли и чулки, чтобы зарыться в него босыми ступнями. Шляпа Эллейв лежала рядом, и рука Онирис, полукольцом обвивавшая её плечи, время от времени забиралась на её голову, то танцуя пальцами, то поглаживая ладонью.

— У меня в груди... так тесно, — прошептала она.

Её переполняла трепещущая, пронзительно-сладкая, необъяснимая и светлая грусть. Не тягостная, не гнетущая, не отнимающая силы и не делающая взгляд тусклым, а тонкая и прекрасная, изысканная, ажурная, как мерцающий звёздный узор. Хотелось пить это чувство, как прохладительный напиток.

Губы самого родного на свете волка были в одном жарком мгновении от поцелуя, они щекотали дыханием и окутывали шёпотом:

— Моя самая ласковая на свете девочка... Самая ясноглазая... Самая светлая и нежная... Самая удивительная... Не надо плакать, лучше улыбайся. Когда ты улыбаешься, моё сердце будто сиянием наполняется. А твой смех — это самая прекрасная музыка на свете.

Во влажном слиянии губ они тесно сплелись друг с другом. Уста самого родного на свете волка трепетно и нежно ласкали, щекотали и окутывали, и Онирис, запрокинув голову, пила этот поцелуй, наполнялась им. Свет Источника в её сердце превращался в цветы, которые щекотали своими лепестками тянущиеся к ним цветы из груди Эллейв. Эта нежность была столь пронзительна, столь проникновенна, что счастливые слёзы всё же увлажняли ресницы, а ветерок их ласково сушил.

— Любимая, ну что ты... — Пальцы Эллейв бережно смахнули со щёк Онирис два мокрых ручейка.

— Я не знаю, откуда это берется, — всхлипнула та. — Эти звёзды над нами... Они улыбаются так ласково, так грустно... Они будто что-то знают, чего не знаем мы...

Эллейв вскинула глаза к небу, и оно отразилось в них дополнительной звёздной бездной, накладываясь на их собственную. Когда она снова устремила взгляд на Онирис, та неудержимо провалилась в его ласково мерцающую глубину.

— Я люблю тебя, мой самый родной на свете волк...

Эллейв окутала дыханием её губы:

— Онирис, любимая моя... Сокровище моё драгоценное...

Объятия стали крепкими, рука Эллейв скользнула по бедру Онирис. Подхватив её на руки, она медленно понесла её вдоль берега. Обнимая её сильные плечи, Онирис исступлённо-нежными поцелуями впивалась в её губы, и те запечатлевались в памяти всевидящих звёзд, мудрых и немного печальных.

19. Отплытие, шепчущие цветы и важное поручение

Две счастливые недели промчались, как один длинный восхитительный день. Большую часть времени Эллейв была свободна, хотя пару-тройку часов в день ей приходилось уделять служебным делам: наведываться на свой корабль и следить, как там идут технические работы и обслуживание, которые судно проходило между плаваниями, а также посещать морское ведомство. Там офицеры могли ознакомиться с приказами и распоряжениями начальства, узнать последние новости и обстановку; если проверять корабль допускалось не ежедневно, то за неявку в морское ведомство можно было и выговор схлопотать. Хоть Эллейв и находилась на берегу, это считалось службой, в любой момент ей надлежало быть готовой при необходимости выйти в море. В следующее плавание ей с Эвельгером предстояло взять по три стажёра — курсанта Корабельной школы; конечно, это была дополнительная ответственность, но за учеников доплачивали.

Эвельгер жил в ведомственной квартире, как когда-то Эллейв в столице, собственного жилья на Силлегских островах у него не было. Вдовец мог вернуться либо к своим родителям, либо жить с родителями жены; Ронолинд погибла совсем молодой, и её отец с матерью жили и вполне здравствовали, растили младших детей, и Эвельгер не хотел их обременять. У его собственных родителей тоже были младшие отпрыски, и, дабы как-то разгрузить семейное гнездо, овдовевший старший сын не стал туда возвращаться, хотя его и звали. При наличии собственного или родительского жилья казённая квартира не предоставлялась морским ведомством, потому Эвельгер и перевёлся на Силлегские острова — это была ещё одна причина вдобавок к его усталости от карьерных амбиций. В доме госпожи Игтрауд он бывал очень часто: то Эллейв приглашала его, то сама хозяйка. Ниэльм понемногу перестал робеть, и между ними даже завязалось что-то вроде дружбы, хотя с ним мальчик