Вихри Мраморной арки - Конни Уиллис

Я выключил проявитель. В комнате сразу убавилось света, и стало совсем темно. Я зажег верхнюю лампу.

— Собак в Штатах тогда оставалось меньше сотни, а он уже один раз переболел ньюпарво и чуть не погиб. У меня были его фотографии, но там он везде крепко спал, а мне хотелось снять, как он дурачится в снегу.

Я прислонился к узкому выступу перед экраном проявителя. Кейти сидела с таким же видом, как тогда, у ветеринара, стиснув руки на коленях, готовая к самому ужасному.

— Я хотел снять, как он возится в снегу, но он всегда кидался на фотоаппарат, поэтому я выпустил его побегать перед домом, а сам незаметно вышел сбоку и спрятался в сосновой рощице через дорогу. Думал, он там меня не разглядит. А он разглядел.

— И рванул через дорогу, — произнесла Кейти. — И я его сбила.

Она сидела, опустив голову и разглядывала свои руки. Я боялся представить, что увижу на ее лице, когда она посмотрит на меня. Или чего не увижу.

— Я долго не могла выяснить, куда вы переехали, — поведала она сложенным рукам. — Я боялась, что вы запретите мне просмотр своей страницы. В конце концов мне попался на глаза какой-то ваш снимок в газете, и я переехала в Финикс. Но даже после переезда позвонить вам я все равно не решалась, боялась, что вы бросите трубку.

Она комкала свои руки, как тогда варежки.

— Муж сказал, что у меня навязчивая идея, от которой за столько лет пора бы уже избавиться, ведь все остальные живут и не заморачиваются, да и потом, это всего-навсего собаки. — Кейти подняла голову, и я покрепче уперся ладонями в проявитель. — Он говорил, что чужое прощение все равно не поможет, но я, собственно, прощения от вас не ждала. Я просто хотела извиниться.

В ее глазах не было ни упрека, ни возмущения, когда у ветеринара я обвинил ее в гибели целого вида; их не было и сейчас. Может, у нее и мышц таких нет мимических, подумал я с горечью.

— Знаете, зачем я к вам сегодня приезжал? — выпалил я в сердцах. — У меня фотоаппарат сломался, когда я ловил Аберфана. Снимков не получилось. — Я выхватил из лотка портрет миссис Эмблер и сунул под нос Кейти. — Ее собака умерла от ньюпарво. Они оставили ее в фургоне, а вернувшись, обнаружили, что ей пришел конец.

— Бедняга… — протянула Кейти. Но она смотрела не на снимок, а на меня.

— Она не знала, что ее снимают. И я подумал, что, если удастся вызвать вас на воспоминания об Аберфане, получится и вас сфотографировать так же.

Вот теперь я его получу — тот сам ый взгляд, которого я дожидался, подкладывая айзенштадт на кухню к Кейти; тот самый взгляд, который мне нужен до сих пор, хоть айзенштадт и смотрит не в ту сторону. Немой упрек в предательстве, тот самый взгляд, которого от собак мы так и не дождались. Даже от Миши. Даже от Аберфана. Каково это, сознавать, что по твоей вине погиб целый вид?

Я показал на айзенштадт.

— Это не чемоданчик. Это скрытая камера. Я хотел вас сфотографировать без вашего ведома.

Она не знала Аберфана. И миссис Эмблер тоже. Но за секунду до того, как расплакаться, она напомнила мне обоих сразу. Ее рука метнулась к губам.

— Ох… — В голосе Кейти смешались любовь и горе. — Был бы он у вас тогда, ничего бы не случилось.

Я посмотрел на айзенштадт. Был бы он у меня тогда, я положил бы его на крыльцо, и Аберфан ничего бы не заподозрил. Он рыл бы тоннели в сугробах, подкидывал бы снег носом, а я устраивал бы ему искрящийся снежный душ, он бы ловил снежинки, и ничего бы не случилось. Кейти Пауэлл проехала бы себе мимо, я бы остановился и помахал ей вслед, а она, шестнадцатилетняя девчонка, только-только севшая за руль, может быть, рискнула бы оторвать одну руку в варежке от этого руля и помахать в ответ, а Аберфан поднял бы хвостом снежную бурю и прыгал бы вокруг с лаем.

Он не подхватил бы вирус в третью волну. Он дожил бы до старости, до четырнадцати или пятнадцати, и уже перестал бы в таком почтенном возрасте возиться в снегу, но даже если бы кроме него не осталось на земле ни одной собаки, я не дал бы запереть его в клетку и никому бы не позволил его увезти. Был бы у меня тогда айзенштадт. Понятно, почему я его так ненавижу.

После звонка Рамирес прошло минут пятнадцать. Общество, наверное, уже на подходе.

— Вас здесь не должно быть, когда они придут.

Кейти кивнула и, вытерев слезы, встала, забирая свою холщовую сумку.

— А вы еще фотографируете? — спросила она, вешая сумку на плечо. — Ну, для себя, не для газеты?

— Я и для газеты, наверное, скоро перестану. Фотокоры — вымирающий вид.

— Может, заглянете как-нибудь поснимать Джану и Кевина? Дети так быстро растут, оглянуться не успеешь, а уже всё.

— С радостью. — Открыв перед ней сетчатую дверь, я окинул взглядом обе стороны темной улицы. — Все чисто.

Кейти вышла. Я закрыл за ней дверь.

Она обернулась, и я увидел ту, прежнюю, замечательную искреннюю девушку, которая так и не научилась надевать маску, даже из-за меня.

— Мне их не хватает, — сказала она.

Я прижался ладонью к сетчатому экрану.

— Мне тоже.

Проводив ее взглядом до угла и убедившись, что все в порядке, я вернулся в комнату. Там я снял со стены фотографию Миши и прислонил к проявителю, чтобы Сегура увидел ее сразу с порога. Где-нибудь через месяц, когда Эмблеры благополучно доберутся до Техаса, а Общество забудет про Кейти, я позвоню Сегуре и скажу, что не против продать снимок, а еще через денек-другой резко передумаю. Он придет меня уговаривать, я поведаю ему про Пердиту и Беатрикс Поттер, а он мне расскажет про Общество.

Статья пойдет за подписью Чиверс и Рамирес — иначе Хантер легко свяжет концы с концами, — и статья понадобится не одна, но первый шаг будет сделан.

Кейти оставила на диване портрет миссис Эмблер. Я взял его в руки, подержал минуту перед глазами, потом скормил проявителю.

— В утилизацию, — скомандовал я.

Подхватив с придиванного столика айзенштадт, я вынул оттуда картридж. Начал было вытягивать пленку, чтобы засветить, но потом передумал. Вместо этого я сунул его в проявитель.

— Позитивы, в очередности «первый, второй, третий», пять секунд.

Видимо, я опять установил айзенштадт на срабатывание, когда ехал: первыми шли десять снимков с заднего сиденья «хитори». Машины и люди. Все фото Кейти получились в тени. Натюрморт из кувшина с «Кул-эйдом» и китового стакана, еще один с игрушечными машинками Джаны, а дальше сплошные черные квадраты — Кейти везла айзенштадт объективом вниз.

— Две секунды, — скомандовал я, докручивая побыстрее последние кадры: надо все же убедиться, что ничего ценного на пленке нет, и засветить ее, пока не явились гости из Общества. На всех кадрах, кроме самого последнего, царила сплошная темнота, застилавшая объектив лежавшего ничком айзенштадта. А на последнем был я.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});