Тьма сгущается - Гарри Тёртлдав

Одной из этих красавиц, как обнаружилось на выходе, была Фельгильда. Расчесывая еще мокрые волосы, она вышла с женской половины как раз в тот момент, когда Леофсиг переступил порог. Юноша сделал вид, что не заметил ее. Это помогло — на пару секунд, не больше.

— Леофсиг! — резко окликнула она.

— О… Фельгильда!.. — отозвался юноша, пытаясь изобразить удивление. Так страшно ему не было с того дня, как альгарвейцы разгромили его полк вскоре после начала войны. — Э… как дела?

Он догадывался, что сейчас услышит нечто. Во всех подробностях.

— Видеть тебя больше не желаю! — выпалила Фельгильда. — Слышать тебя больше не желаю! Чтобы ты провалился! После всего, что между нами было… — Будь у нее в руках нож, она не раздумывая вонзила бы его Леофсигу в грудь. — Как у твоего отца наглости хватило!

Поскольку Леофсиг понятия не имел, что там придумали его родители, он промолчал с самым невинным видом. Похоже было, что помолвка разорвана надежно. Юноша надеялся, что Фельгильда сама объяснит, в чем ему следовало чувствовать себя виноватым, и девушка его не разочаровала.

— Как у твоего отца наглости хватило! — повторила она. — Такого приданого, что он запросил, и за герцогиней не дали бы! И вообще, твоя семья богаче нашей. — Она фыркнула. — Догадываюсь, почему: твой отец, небось, навозную кучу готов разгребать ради ломаного гроша!

Должно быть, она хотела уязвить Леофсига. Тот и вправду обиделся, но напустил на себя покаянный вид.

— Прости, Фельгильда, — пробормотал он почти искренне: по меркам большинства фортвежцев, ее поведение было вполне резонно. — Когда речь заходит о деньгах, с ним спорить просто невозможно.

Фельгильда вскинула голову:

— Ха! Не очень ты и пытался. А раз так — прощай!

И, задрав нос, она двинулась прочь.

Леофсиг глядел ей вслед, и на душе у него кошки скребли — но все ж ему казалось, что он избежал капкана. За эту мысль он и цеплялся, шагая по холодным улицам домой.

* * *

Увольнение. Иштван готов был петь это слово вслух. Слишком долго пробыл он на фронте да в дальних гарнизонах, лишенный возможности вернуться хоть ненадолго в родную долину. Наконец это время пришло — и солдат звездами поклялся себе не упустить ни мгновения.

От станции, где высадил его становой караван, пришлось несколько часов шагать по горной дороге — мерным, быстрым походным шагом, какому он научился в дьёндьёшской армии. Ближе к долине ни одна становая жила не пролегала. И теперь с высоты перевала солдат мог окинуть взглядом места, где прошла вся его жизнь до того, как войско державы призвало его в свои ряды.

Иштван встал как вкопанный — скорей от изумления, чем от усталости. «Какая она маленькая! — подумал он. — И… тесная». В детстве долина казалась ему огромной. Солдат пожал плечами и двинулся дальше. Его деревня лежала ближе остальных к перевалу. Еще до заката он будет на месте.

На склонах окружавших долину гор еще лежал снег. Когда весна сменится летом, белый покров отступит к вершинам, но это случится еще не скоро, не скоро. А пока дыхание окружало Иштвана облачками пара.

И в долине, там, куда не заглядывало с севера солнце, лежали последние сугробы. Желтела прошлогодняя трава, и кое-где проглядывала свежая поросль.

Седобородый старик укладывал камни в стену на границе двух полей: границе, отмеченной, без сомнения, кровью, что пролилась здесь несколько поколений назад.

— Ты кто таков, парень? — окликнул он прохожего, прищурившись, — и был в своем праве, поскольку мундир и гетры цвета хаки не давали понять, к какому клану тот принадлежит. Да и вообще Иштвана в форме даже знакомые не признавали.

— Я Иштван, сын Альпри, — ответил солдат, — из деревни Кунхедьеш.

— А-а, — протянул старик и кивнул. — Тогда добро пожаловать, сородич. Ясных звезд тебе.

— И тебе, сородич, пусть светят они ярко и долго. — Иштван поклонился и зашагал прочь.

Уже по дороге он осознал, что даже разговаривает теперь не так, как старик. Родной местный говор за годы службы стал казаться грубым и простецким. Теперь Иштван изъяснялся изящней, глаже. Среди сослуживцев он мог сойти за деревенщину, но дома каждое слово выдавало в нем горожанина.

Кунхедьеш, как любая дьёндьёшская деревня, прятался за внушительным частоколом. Сколько было известно солдату, его родной поселок жил в мире с двумя соседними деревнями, а вся долина — с лежащими рядом, однако спокойствие это могло быть нарушено в мгновение ока. Голос часового на вышке прозвучал весьма сурово — прохожему велено было назваться по имени.

— Я Иштван, сын Альпри, — ответил солдат, — и если ты, Чоконаи, сию секунду меня не впустишь, я тебе так врежу — света белого не взвидишь!

— А ты что, и войско с собой приволок? — со смехом поинтересовался часовой, он же двоюродный брат солдата, но держать Иштвана под воротами не стал и, ссыпавшись по ступеням, отворил калитку.

Когда ворота закрылись за спиной солдата, молодые люди обнялись.

— Звезды пресветлые, — воскликнул Чоконаи, — как же я рад тебя видеть!

— Звезды пресветлые, — в тон ему отозвался Иштван, — как же я рад, что ты меня видишь!

Чоконаи рассмеялся. Иштван — тоже, хотя вовсе не шутил: в бою ему не единожды казалось, что в родной деревне его больше не увидят.

За оградой дома Кунхедьеша стояли как прежде: приземистые, суровые, каменные или кирпичные, под остроконечными крышами (чтобы не скапливался снег), крытыми сланцевой плиткой (чтобы факел не смог их поджечь). И стояли они не впритык — чтобы от врага отбиваться было сподручней. А все-таки теперь деревня казалась Иштвану тесной — не то что прежде, когда он не видывал еще мира. «Сначала долина мне мала показалась, теперь в деревне тесно, — подумалось солдату. — Да что это со мной?»

— Ты, верно, рад, что вернулся, — заметил Чоконаи.

— Еще бы, — невнятно пробурчал Иштван, хотя сейчас это занимало его меньше всего.

— Ну так не стой столбом! Я тебя провожу до дому — вряд ли еще кто объявится. У нас и одного-то путника за день не дождешься, а о двоих и говорить нечего.

Судя по улыбке, Чоконаи был вполне доволен жизнью в такой глуши. Иштван когда-то и сам так думал. Сейчас он оглядывал лавки и корчмы — неужели все и прежде было таким маленьким? Таким убогим. Как же он раньше этого не замечал? И не представлял, что можно жить иначе. А теперь узнал — и родной Кунхедьеш будто съежился, как садится шерстяная кофта после стирки.

Навстречу им шел здоровенный мужик лет на десять старше Иштвана. Звали мужика Короши, и в прежние времена он попортил Иштвану немало крови. Как и раньше, Короши шагал нагло и развязно, но с тех пор, как и все в деревне, сильно сдал в размерах. Иштван шел ему навстречу, не напрашиваясь на ссору, но и не собираясь уступать — и Короши покорно уступил дорогу, даже не огрызнувшись.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});