Путешествия к Лобнору и на Тибет - Николай Пржевальский

На таких-то непуганых куку-яманов нам и пришлось теперь поохотиться. Жаль только, что нельзя было вдоволь пострелять, ибо в мясе мы не нуждались, да и возить его с собой не могли; требовалось лишь добыть несколько хороших экземпляров для коллекции.

… Почти у самого подножия обетованной горы разбили мы свой бивуак. Громадные отвесные скалы, венчающие ее вершину и рассыпанные на западном склоне, гордо поднимались в вышину; широкими полосами сбегали от них каменные осыпи; кое-где небольшими площадками являлись скудные лужайки; на противоположном же скате залегали отличные луга. Далеко по сторонам во всем сонме окрестных гор не было видно подобной каменной вершины, хотя последняя и не выделялась своей высотой. Коренные жители скал – куку-яманы, грифы и улары – нашли здесь для себя привольное убежище, тем более что сама гора, сколько кажется, считается священной у местных тангутов.

С самого прихода осматривали мы в бинокль заповедные скалы, откуда изредка доносился громкий крик уларов; громадные грифы садились по тем же скалам или плавно кружили в вышине над нашей стоянкой; по временам пролетала крикливая стайка клушиц или одиночный ворон – и только.

Но вот солнце порядочно уже опустилось к западу, и словно из земли выросло на той же горе стадо куку-яманов. Они паслись на небольшой лужайке возле скал. Простым глазом даже хорошо было от нас видно, как звери щипали траву, старые самцы пристально осматривались по сторонам, молодые барашки резвились… Трудно было не искуситься подобным соблазном – и, уступая общей просьбе своих спутников, я отпустил несколько человек на охоту; сам отправился с П. К. Козловым на ту же гору, но только за птицами для коллекции; поэтому мы взяли гладкоствольные ружья. Казаки пошли несколько раньше в обход наверх скал; мы полезли к тем же скалам снизу. План был тот, что спугнутые нами куку-яманы побегут вверх и наскочат на засевших там охотников.

Когда мы разошлись, звери, смекнувшие недоброе, куда-то исчезли. Я поднимался вверх западным боком горы, Козлов лез ее срединой. Условлено было первым нам не стрелять, разве по какой-нибудь редкой птице, но таковой не отыскалось; мало было даже птиц вообще. Раскаяние брало меня, что не пошел со штуцером за куку-яманами, но теперь дело это было непоправимо. Однако, на всякий случай, я вложил в свое Перде пульные патроны и присел за камень на боковом скате горы. Через несколько времени вверху прогремели выстрелы, немного спустя раздалось эхо сброшенных вниз камней и, наконец, послышался глухой топот большого убегавшего стада куку-яманов. Опрометью неслись они возле высоких верхних скал, перебежками на моих глазах чуть не по отвесной каменной круче, спустились в небольшое ущелье, а затем… о великая радость, прямехонько направились в мою сторону. Пуще прежнего притаился я в своей засаде; даже боялся глядеть через камень и только слушал, как приближался ко мне топот зверей. Думалось – подпушу их как можно ближе и уложу пару из обоих стволов. Так действительно и случилось, только в несколько измененном виде. Предательский ветерок выдал чутким животным мое присутствие… Все стадо сразу приостановилось, а затем быстро шарахнулось в сторону и снова остановилось, столпившись плотной кучей шагах в полутораста от моей засадки. Тогда раз за разом пустил я две пули, рассчитывая, что они найдут виноватых. После этих выстрелов куку-яманы бросились на прежние скалы; двое же остались на месте убитыми наповал.

Вскоре наверху опять начались выстрелы – то казаки палили по возвратившимся зверям, но при наступавших уже сумерках сделали много промахов. Один из казаков в это время даже стрелял, как он объяснял, «большую лисицу с длинным хвостом», оказавшуюся барсом, пробежавшим потом невдалеке от Козлова.

Тем и закончилась наша вечерняя охота.

Назавтра, утром, мы снарядились опять на ту же гору за куку-яманами. Подзадоривала нас также и надежда встретить виденного накануне барса, но отыскать его не удалось. Опять несколько охотников зашли наперед вверх на скалы; другие полезли снизу. Стрелять велено было лишь крупных самцов; самок даром не бить.

Я взял винтовку Бердана и отправился в засадку невдалеке от вчерашнего места. Здесь высилась громадная скала конгломерата и по ее лишь слегка наклонному боку, там, где разве можно пробраться мыши, вчера пробежало благополучно целое стадо куку-яманов. Несомненно, звери знали эту дорогу, и после выстрелов наших охотников должны были опять здесь спасаться. Ожидать пришлось довольно долго. Тихо и спокойно было вокруг; лишь по временам накрапывал дождик из пробегавших туч. Ягнятники и грифы, чуявшие добычу, то высоко парили в облаках, то спускались ниже скал и налетали на меня совершенно близко. Я следил за полетом этих могучих птиц и любовался ими. Наконец, отрывисто раздался гул одиночного выстрела… Довольно заниматься грифами, нужно пристально сторожить ближайшие скалы… Высоко на них вскоре показалась стройная фигура куку-ямана и быстро исчезла. Еще напряженнее сосредоточилось мое внимание, еще сильнее забилось сердце страстного охотника… Вот-вот, думалось, явятся желанные звери, и руки невольно сжимали приготовленную винтовку… Но куку-яманов нет как нет. Видно, бросились они на другую сторону горы и не подойдут к засадке… Сомнение начинало брать верх над надеждой, радостное настроение заменялось унынием, ажиотация проходила… Вдруг, как ошпаренный, выскочил впереди меня большой самец куку-яман, постоял несколько секунд и пустился легкой рысью поперек отвеса конгломератовой стены, повыше ее средины. За вожаком показалось целое стадо и тем же невероятным путем бежало в недальнем от меня расстоянии. Несколько мгновений я смотрел совсем озадаченный на такое необычайное искусство куку-яманов; мне казалось, что это двигались тени, а не животные, и только жалобное блеяние барашков разрушило иллюзию. Передовые звери миновали уже средину каменной стены, когда я наконец опомнился и выстрелил в рогатого вожака. Словно оторванный от скалы камень, громыхнулся он вниз, сделал два-три рикошета по стене и, кувыркаясь, покатился далеко по крутому луговому скату. Стадо на мгновение приостановилось… Я послал второй выстрел – и другой самец еще с большим грохотом полетел с высоты, но, попавши внизу на камни, вскоре остановился. Между тем стадо частью продолжало бежать вперед, частью повернуло по той же стене вверх и взобралось по такой отвесной каменной круче, что у меня, глядя снизу, мороз драл по коже. Я даже не стал более стрелять, соображая, что упавший с подобной высоты зверь едва ли будет годен для коллекции. Вернувшиеся назад куку-яманы вскоре опять попали под выстрелы наших охотников, пока, наконец, не залегли в неприступных скалах.

Всего в этот день убито было с десяток зверей, но некоторых из них достать мы не могли. Шерсть на шкурах, несмотря на конец июня, была еще хорошая, зимняя. Мяса взяли немного, остальное пошло на добычу грифам, которые еще во время нашей охоты слетелись сюда во множестве и устроили пир горой, лишь только мы возвратились на свой бивуак.

Опасная случайность. После охотничьей дневки мы проползли в продолжение четырех суток только 23 версты. Постоянные сильные дожди крайне затрудняли движение каравана, да притом воды в речках прибыло так много, что о переправах вброд, по собственному желанию, нечего было и думать. Пришлось местами обходить броды по горам или ожидать временного спада той же воды. Тогда наудалую мы лезли в быстрину и кое-как переправлялись. Однако на одной из подобных переправ чуть было не приключилось великое для нас несчастье – В. И. Роборовский едва не утонул в р. Дяо-чю.

Вода в названной речке в этот памятный нам день к утру немного сбыла, и верховые казаки отыскали брод, глубиной более трех футов, при ширине русла около 15 сажен. Течение было очень быстрое; дно усыпано крупными валунами. Однако караван прошел благополучно; остались на той стороне реки лишь наши бараны, которых казаки вскоре также вогнали в воду, но здесь их понесло вниз по течению. Тогда В. И. Роборовский и несколько казаков бросились в реку, чтобы перехватить уплывавших баранов. Двое из них с размаха ударились в лошадь Роборовского, и та вместе с седоком повалилась в воду. Быстрое течение подхватило и понесло. По счастью, Роборовский успел высвободить свои ноги из стремян, иначе он захлебнулся бы наверное. Лошадь вскоре справилась и вышла на берег. Роборовский же, барахтаясь изо всех сил, никак не мог совладать с быстриной; тем более что винтовка, висевшая у него через плечо, сползла ремнем на руки и мешала плыть. Раза два-три Роборовский прятался с головой в мутную воду реки и срывался с валунов, за которые хотел уцепиться. Все это было делом одной-двух минут. Казаки, находившиеся на той и на этой стороне реки, бросились на помощь, но испуганные лошади не лезли теперь в воду, веревки же или чего другого на первых порах ни у кого не оказалось. Между тем Роборовский значительно приблизился к берегу, где глубина поменьше; тогда один из казаков вбежал в воду и вытащил Всеволода Ивановича. Последний сначала немного отдохнул, затем переехал прежним бродом на нашу сторону, переоделся здесь и, отделавшись лишь ушибом колена, как ни в чем не бывало продолжал путь с караваном.