Взлет и падение третьего рейха. Том I - Уильям Ширер

Выкрикивая ницшеанские лозунги, Гитлер довел себя до состояния крайней тевтонской ярости, но потом успокоился и дал несколько директив по поводу предстоящей кампании. Необычайно важна скорость. Он испытывает «непоколебимую веру» в немецкого солдата. Если что–нибудь произойдет, то только потому, что у командиров сдадут нервы. Прежде всего необходимо вбить клинья с юго–востока и с севера в направлении Вислы. При проведении военных операций не следует задумываться о том, что он намерен сделать с Польшей после ее поражения. На этот счет ничего конкретного он не сказал. Новая граница Германии, по его словам, будет основана «на здравом смысле». Не исключено, что он сделает из Польши маленькое буферное государство на границе Германии и России.

Приказ о начале военных действий, заявил Гитлер в заключение, будет отдан позднее, вероятно утром 26 августа.

На следующий день, 23 августа, после совещания начальников отделов ОКВ генерал Гальдер записал в своем дневнике: «День начала вторжения в Польшу определенно намечен на 26–е (суббота) ".

Совместное заявление в Москве

К середине августа военные переговоры в Москве между западными демократиями и Советским Союзом окончательно зашли в тупик — большей частью из–за упрямства Польши. Англо–французская военная миссия, как мы помним, приплыла сначала в Ленинград, а потом прибыла в Москву. Это случилось 11 августа, через неделю после того, как мистер Стрэнг покинул русскую столицу, с облегчением свалив на генералов и адмиралов трудное и неприятное дело переговоры с русскими[196].

Советский маршал Ворошилов задавал вполне конкретные вопросы. Существует ли договор, по которому определялись бы действия Польши? Какую помощь войсками сможет оказать Англия французской армии в начале войны? Как поведет себя Бельгия? Ответы были неутешительными. Думенк сказал, что планы Польши ему неизвестны. Генерал Хейвуд заверил, что Англия предполагает выделить «16 дивизий на ранней стадии ведения войны и 16 позднее». Под давлением Ворошилова, который хотел знать, какова будет численность войск Англии к началу войны, Хейвуд ответил: «В настоящий момент Англия располагает пятью регулярными дивизиями и одной механизированной дивизией». Такие цифры явились для русских неприятным сюрпризом. Они были готовы выставить 120 дивизий против агрессора в самом начале военных действий.

Что касается Бельгии, то генерал Думенк на вопрос русских ответил так: «Французские войска не могут войти в Бельгию, пока их об этом не попросят, но Франция с готовностью откликнется на подобную просьбу».

Такой ответ повлек за собой основной вопрос, ради которого и собрались в Москве стороны и которого английская и французская миссии старались избежать. Во время первой встречи и во время заседания 14 августа маршал Ворошилов настаивал, что самым главным является вопрос о том, согласится ли Польша пропустить через свою территорию советские войска для противодействия немецким армиям. Если нет, то как могут союзники предотвратить быстрый разгром Польши немецкой армией? 14 августа он спросил, полагают ли генеральные штабы Англии и Франции, что Красная Армия может пройти через территорию Польши, в частности через Вильно и Галицию, чтобы вступить в соприкосновение с вражескими войсками?

Это был вопрос по существу. Сидс телеграфировал в Лондон, что русские коснулись главной проблемы, от решения которой зависит успех или провал переговоров и которая лежит в основе трудностей, возникших с самого начала политических переговоров, а именно: как достичь полезного соглашения с Советским Союзом, если граничащие с ним страны объявили нечто вроде бойкота, который будет нарушен, когда уже будет поздно.

Итак, вопрос был поставлен. Да и можно ли было его избежать?

У адмирала Дракса имелись инструкции британского правительства, как вести себя в данном случае. Сегодня эти инструкции могут показаться наивными. Ввиду того что Польша и Румыния «отказались даже обсуждать планы возможного сотрудничества», ему предписывалось аргументировать свою позицию следующим образом: Вторжение в Польшу и Румынию резко изменит их точку зрения. Более того, России крайне невыгодно, чтобы Германия заняла позиции прямо у ее границ, так что в интересах России иметь готовые планы оказания помощи Польше и Румынии на случай, если эти страны подвергнутся нападению.

Если русские предложат правительствам Англии и Франции передать Польше, Румынии и Прибалтийским государствам предложения о сотрудничестве с Советским правительством или Генеральным штабом, делегации не следует брать на себя ответственность, а следует обратиться за консультациями.

Так все и было.

На заседании 14 августа Ворошилов потребовал прямых ответов на его вопросы. «Без точного и прямого ответа, — сказал он, — продолжать переговоры не имеет смысла… Советская военная делегация, — добавил он, — не может рекомендовать своему правительству принять участие в предприятии, которое со всей очевидностью обречено на неудачу».

Генерал Гамелен посоветовал из Парижа генералу Думенку увести внимание русских от этого вопроса в сторону, но это не так–то легко было сделать.

Как докладывал позднее генерал Думенк, заседание 14 августа было драматическим. Английские и французские делегаты оказались загнаны в угол и понимали это. Они изворачивались, как могли. Драке и Думенк выражали уверенность в том, что поляки и румыны попросят русских о помощи, как только подвергнутся нападению. Думенк был уверен, что они будут «умолять маршала поддержать их». Драке считал, что они «неизбежно» попросят русской помощи. Он добавил — не очень дипломатично, как может показаться, — что «если они не попросят помощи в нужный момент и дадут завоевать себя, то можно ожидать, что они станут немецкими провинциями». Этого русские хотели меньше всего, потому что это означало бы присутствие нацистских армий на советской границе. Поэтому Ворошилов особо выделил замечание адмирала, сделанное так некстати.

В конце концов англо–французские представители, почувствовавшие себя не очень уютно, пришли к выводу, что Ворошилов затронул политические вопросы, в решении которых они не компетентны. Драке заявил, что, поскольку Польша является суверенным государством, ее правительство обязано сначала санкционировать проход русских войск по своей территории. Но поскольку это политический вопрос, он должен быть согласован между правительствами. Он предложил Советскому правительству задать свои вопросы правительству Польши. Русская делегация согласилась с тем, что это вопрос политический, но настаивала, чтобы английское и французское правительства также обратились к польскому правительству и призвали его реально взглянуть на создавшееся положение.

Были ли русские до конца откровенны с англо–французской делегацией, учитывая, что они вели переговоры с целью заключить сделку с Германией? Или они настаивали на пропуске своих войск Через Польшу только для того, чтобы затянуть переговоры и выяснить, нельзя ли договориться с Гитлером?[197] Именно к такому выводу пришли министерства иностранных дел Англии и Франции, не говоря уже об адмирале Драксе.

Вначале, как явствует из конфиденциальных английских и французских источников, западные союзники считали, что советская военная делегация вполне искренна, поскольку она относилась к работе слишком серьезно. 13 августа, после двух дней переговоров, посол Сидс телеграфировал в Лондон, что русские военачальники действительно «намерены серьезно работать». В результате инструкция «продвигаться медленно», данная адмиралу Драксу, была нарушена 15 августа. Британское правительство приказало ему поддерживать Думенка, чтобы завершить военные переговоры «как можно быстрее». Ограничения на предоставление русским секретной военной информации были частично сняты.

Если английскому адмиралу первоначально была дана инструкция затягивать переговоры, то генералу Думенку премьер Даладье лично приказал подписать военную конвенцию с Россией как можно скорее. Несмотря на то что англичане опасались утечки информации в Германию, Думенк уже на второй день переговоров сообщил русским такие «совершенно секретные цифры», касающиеся французской армии, что члены советской делегации обещали «забыть» их сразу же по окончании встречи.

До 17 августа адмирал Драке и генерал Думенк тщетно ждали от своих правительств инструкций, какую занять позицию при обсуждении польского вопроса. Тогда Думенк телеграфировал в Париж:

«СССР хочет военного пакта… Ему не нужен от нас листок бумаги, за которым не стоят конкретные действия. Маршал Ворошилов утверждает, что все проблемы… будут сняты, как только решится, как он говорит, основной вопрос». Думенк настоятельно советовал Парижу связаться с Варшавой и порекомендовать полякам согласиться принять русскую помощь.