Двуликий Берия - Борис Соколов

Я считаю, что до поры до времени это хождение нам пользу принесло, нужное хождение. В четверг мы с ним — Маленков, я и Берия — ехали в одной машине, а распрощались мы с ним знаете как. Он же интриган, он меня интригует против Маленкова и против других, но он считал главным Маленкова, что надо против него. Прощается, он мне руку жмет, только я это слышу, я ему тоже отвечаю «горячим» пожатием; ну, думаю, подлец, последнее пожатие, завтра в 2 часа мы тебя подожмем. (Смех.) Мы тебе не руку пожмем, а хвост подожмем.

Товарищи, с вероломным человеком надо было так поступить. Если бы мы сказали, когда уже увидели, что он негодяй, то я убежден, что он расправился бы с нами. Вы не думайте, он умеет. Я уже некоторым товарищам говорил, и мне говорили, что я преувеличиваю: смотри, не будь чудаком, похоронит тебя, речь произнесет и табличку повесит — здесь покоится деятель партии и правительства, а потом скажет — «дурак». И покойся там. Он способен на это. Он способен подлить отраву, он способен на все гнусности. Дело мы имели не с членом партии, с которым надо партийными методами бороться, а мы имели дело с заговорщиком, с провокатором, а поэтому не надо было разоблачать себя. Агентура, как они говорят. Это значит: агентура — начальник МВД в ЦК. Вот до чего мы дошли».

Простодушный Хрущев втолковывал коллегам: если считаешь человека подлецом и негодяем, то против него можно использовать любые средства, в том числе «непартийные методы» — просто посадить в кутузку, а потом расстрелять после судебной пародии. Лучше всего — притвориться другом. А еще — рассказывать коллегам по ЦК «страшилки» о Берии-отравителе. Лаборатория по ядам при НКВД действительно существовала, но возникла она при Ежове, а затем благополучно сохранилась при Берии и Абакумове, да как будто, пусть уже с другими людьми, сохранилась и при преемниках Абакумова. Однако все известные ныне случаи отравлений ядами, изготовленными в лаборатории профессора Майрановского, совершались с санкции Политбюро или лично Сталина. Берия, кажется, до самого конца не догадывался об иудиной роли своих «дорогих друзей» Георгия Максимилиановича и Никиты Сергеевича.

И еще раз Хрущев повторил ложь о том, что тепло обнял Берию за день до ареста. Скорее всего, в действительности трогательные объятья были при прощании с Лаврентием Павловичем накануне его десятидневной поездки в ГДР, прямо на аэродроме. Но эту поездку требовалось таить от участников Пленума. Вся конструкция о бериевском заговоре рушилась, раз «агент империализма» и заговорщик успешно подавил восстание, организованное «империалистами и реваншистами»!

После Хрущева говорил Молотов. Он сделал упор на прегрешения Берии в сфере внешней политики: «Тут (на заседании Президиума ЦК, обсуждавшем германский вопрос. — Б. С.) раздалась речь Берия — что нам этот социализм в Германии, какой там социализм, была бы буржуазная Германия, только миролюбивая. Мы таращили глаза — какая может быть буржуазная Германия миролюбивая, какая в глазах члена Политбюро ЦК нашей партии может быть буржуазная Германия…» Осудил Вячеслав Михайлович и записку Берии, адресованную Ранковичу, но при этом признал, что Президиум ЦК все же стремится к нормализации отношений с Югославией, и потому Москва и Белград обменялись послами: «…Если в лоб не удалось, мы решили взять другим, мы решили, что надо установить с Югославией такие же отношения, как и с другими буржуазными государствами: послы, обмен телеграммами, деловые встречи и прочее». Вежливые же дипломатические формулировки из письма Берии Ранковичу были расценены чуть ли не как пособничество «югославским фашистам».

Но самым замечательным стало утверждение Вячеслава Михайловича, что во всех бедах, происходивших после 1938 года в советском руководстве, виноват… Берия: «Я не первый год работаю. С тех пор, как Берия приехал в Москву, атмосфера испортилась: пленумы перестали собирать, съезд затянулся на 13 лет. Это началось после XVIII съезда, как раз к моменту приезда Берия в Москву. Переворота он не сделал, но все, что можно делать, он делал. Он отравлял атмосферу, он интриговал. Не всегда ему верил товарищ Сталин, особенно последнее время мало ему верил (интересно, как об этом мог судить Молотов, которому Сталин последнее время уж точно не верил. — Б. С.), но была слабость допущена со стороны всех нас без исключения». Словно Сталин без Берии не мог прийти к убеждению, что в период острого предвоенного и военного кризиса нечего тратить время и силы на созыв опереточных пленумов и съездов, которые послушно проштампуют то, что им продиктует «великий кормчий».

А еще Вячеслав Михайлович косвенно обвинил Берию в намерении создать в стране вторую партию, помимо коммунистической. Если он это не выдумал, то Лаврентий Павлович по праву должен считаться отцом советской многопартийности, на три с лишним десятилетия предвосхитившим Горбачева. Это также заставляет предположить, что Лаврентий Павлович всерьез думал о демократизации советской системы, начав с двухпартийности, пусть и жестко контролируемой. Молотов заявил: «Капиталисты дадут любые деньги, не миллионы, а миллиарды, для того, чтобы завести небольшой лагерь, организацию, имеющую левую физиономию, правую физиономию, центризм, розовую, какую хотите, только не коммунистическую, только чем-нибудь она отличалась бы от ВКП(б), от КПСС. Ради этого они на все пойдут. В нашей стране любая другая партия не может быть ничем другим, как агентом иностранного капитала, как агентом империалистов.

И вот, товарищи, когда нам хотят создать новую организацию… то эти люди либо мечтают о том пути, по которому пошел Тито и его банда, либо вроде этого они могут мечтать что-то создать, потому что до сих пор Тито считается коммунистом. Почему Берия не может считаться коммунистом и делать не так, как делает партия? Любого такого агента золотом засыплет буржуазия, капитализм, только бы он нашелся…

Наша борьба в настоящее время достигает особой остроты… капитализм в тревоге за свою судьбу… ищет, где найти такое гнилое место, такого человека, который может быть провокатором, предателем, кем хотите, продажной шкурой, но только выполнять этот заказ, такую щелку иметь в Советском Союзе. Вот эту работу и выполнял провокатор Берия — создать трещинку и на этой почве подорвать наш Советский Союз».

Таким образом Берию обвинили в буржуазном перерождении, в том, что объективно был агентом капиталистических держав. А уж во время следствия и суда его прямо назвали шпионом. Хотели сначала сделать из него «советского Тито». Но потом не стали. Отношения с Югославией все же постепенно налаживались, и использовать имя югославского лидера в качестве бранного слова стало уже неудобно.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});