Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом - Нельсон Мандела

что часто вспоминал, как воскресным утром качал ее на коленях, пока мама была на кухне и готовила нам жаркое. Я вспомнил разные происшествия в Орландо-Уэст, когда она была ребенком, и что она редко плакала, даже когда была маленькой. Сквозь стекло я видел, как она сдерживает слезы, пока я вспоминал все эти истории.

Единственным печальным моментом этого визита было то, что я узнал от Винни о смерти Брэма Фишера, который умер от онкологии вскоре после того, как его выпустили из тюрьмы. Известие о смерти Брэма потрясло меня. Хотя правительство не оставило отпечатков пальцев на этом событии, я уверен, что именно неустанное преследование его со стороны властей привело к тому, что болезнь забрала его так рано. Власти преследовали его даже после смерти: они забрали его прах после кремации.

Брэм был пуританином и после судебного процесса в Ривонии решил, что лучшим вариантом посвятить себя освободительной борьбе для него будет, если он уйдет в подполье. Его тяготило, что те люди, которых он представлял в суде, отправлялись в тюрьму, а он оставался жить на свободе. Во время своего судебного процесса я посоветовал Брэму отказаться от этого пути, подчеркнув, что его самый эффективный метод участия в борьбе за свободу – это присутствие в зале суда, где все могли видеть, как африканер, сын главного судьи провинции Оранжевое Свободное государство, борется за права бесправных чернокожих африканцев. Однако он не мог позволить другим страдать, пока сам оставался на свободе. Как генерал, который сражается бок о бок со своими бойцами на поле боя, Брэм не желал требовать от других жертвы, на которую он сам не мог пойти.

Брэм перешел на нелегальное положение, выйдя после своего ареста под залог, после чего был схвачен в 1965 году и приговорен к пожизненному заключению за заговор с целью совершения подрывной деятельности. Я пытался написать ему в тюрьме, но правила запрещали заключенным переписываться друг с другом. После того как у него был диагностирован рак, правительство под давлением пропагандистской кампании в средствах массовой информации, призывавшей к его освобождению по гуманитарным соображениям, поместило его под домашний арест. Через несколько недель после своего освобождения Брэм, все еще находясь под домашним арестом, скончался в доме своего брата в Блумфонтейне.

Во многих отношениях Брэм Фишер, внук первого и единственного премьер-министра Колонии Оранжевой реки[89], принес величайшую жертву. Вне зависимости от того, что мне пришлось выстрадать в своем стремлении к свободе, я всегда черпал силу в том факте, что сражался вместе со своим народом и за него. Брэм же был человеком исключительной свободы, который боролся против собственного народа, чтобы обеспечить свободу другим гражданам своей страны.

Через месяц после этого визита я получил известие от Винни, что ее последняя просьба о новом посещении была отклонена властями на том абсурдном основании, что я якобы не желал встречаться с ней. Я немедленно договорился о встрече с лейтенантом Принсом, который в то время являлся начальником тюрьмы, чтобы подать протест по данному поводу.

Лейтенанта Принса нельзя было отнести к числу людей с утонченными манерами. Когда я зашел к нему в кабинет, спокойно и без какой-либо враждебности объяснил сложившуюся ситуацию. Я заявил, что данная ситуация абсолютно неприемлема и что моей жене должно быть предоставлено разрешение на посещения.

Начальник тюрьмы, казалось, пропустил мимо ушей все мои аргументы и, когда я закончил, заявил: «Мандела, твоя жена всего лишь ищет огласки». Я ответил ему, что мне это замечание кажется возмутительным. Прежде чем я закончил, он произнес нечто настолько оскорбительное и нелестное в адрес моей жены, что я вышел из себя. Я вскочил со стула и двинулся к лейтенанту вокруг стола. Принс начал отступать, однако я тут же пришел в себя и вместо того, чтобы наброситься на него с кулаками (как мне хотелось сделать), я обрушился на него с проклятьями. Я не из числа тех, кто практикует данный метод, однако в тот день я нарушил свой собственный принцип. Я заявил, что он презренный человек без чести и совести и что, если он когда-нибудь повторит те же самые слова, которые я только что услышал, я уже не буду сдерживаться.

Закончив свою гневную речь, я повернулся и выскочил из его кабинета. Уходя, я увидел в коридоре Ахмеда Катраду и Эдди Дэниэлса, но даже не поздоровался с ними, возвращаясь в свою камеру. Несмотря на то, что я заставил лейтенанта Принса замолчать, он вынудил меня потерять самообладание, и я был склонен считать это своим поражением.

На следующее утро после завтрака в мою камеру вошли двое надзирателей и сообщили, что меня ждут в главном офисе тюремной канцелярии. Когда я добрался до офиса, меня окружили полудюжины вооруженных охранников. В стороне стоял лейтенант Принс, а всем этим действием руководил уорент-офицер, являвшийся тюремным прокурором. Атмосфера была весьма напряженной.

– Ну что ж, Мандела, – сказал тюремный прокурор, – я слышал, что вчера ты славно провел время. Однако сегодня тебе будет уже не так приятно. Я обвиняю тебя в том, что ты оскорблял начальника тюрьмы и угрожал ему. Это серьезное обвинение.

Затем он вручил мне судебную повестку.

– Желаешь что-нибудь сказать? – спросил он.

– Нет, – ответил я. – Вы можете поговорить по этому вопросу с моим адвокатом.

Затем я попросил, чтобы меня отвели обратно в камеру. Лейтенант Принс во время всей этой сцены не произнес ни слова.

Я сразу же понял, что мне следует сделать: подготовить встречный иск с обвинением всех представителей тюремной системы, начиная с лейтенанта и заканчивая министром юстиции, в совершении должностных преступлений. Я собирался обвинить всю тюремную систему в целом как расистское учреждение, которое стремилось увековечить превосходство белых. Я намеревался превратить свое дело в повод для серьезного разбирательства и заставить своих оппонентов пожалеть, что они предъявили мне обвинение.

Я попросил Джорджа Бизоса представлять меня на суде, и вскоре была назначена наша встреча. Перед визитом Джорджа я предупредил тюремные власти, что намерен передать ему письменное заявление. Меня спросили, по какой причине я хочу это сделать, и я откровенно ответил, что предполагаю, что комната для консультаций прослушивается. Тюремная администрация отказала мне в этом, заявив, что наше общение должно проходить исключительно в устной форме. Я в ответ указал, что она не имеет права отказывать мне в передаче письменного заявления и что такой отказ только подтверждает мои подозрения в отношении возможного прослушивания.

Как я предполагал, тюремная администрация опасалась, что Джордж мог передать мое письменное заявление средствам массовой информации. Это, действительно, являлось частью разработанной нами тактики действий. Она также была обеспокоена тем, что я мог