Легко видеть - Алексей Николаевич Уманский

что этим все и закончится. Так нет – еще и нежданно-негаданно провел бурную ночь с великолепной вакханкой, а потом чуть не лишился своего судна из-за ревности оставленного ею любовника. Ничего не скажешь – пошло-поехало – трудно остановиться. Да и останавливаться было неохота. Но не из-за страсти к вакханке – ничего не скажешь, очень хорошей и дельной вакханке – что уж тут скрывать – а потому что здесь больше нечего было задерживаться. Марину ей ни в чем не удалось затмить. Удовлетворенная им женщина отправилась вниз по Реке сама по себе, а он – сам по себе, хотя пока что и одним и тем же маршрутом. Просто потому что другого пути здесь не было. А уж к чему этот путь еще приведет, кто бы мог сказать? Лишь бы не к тому, что огорчило бы Марину. Стоило только вспомнить ее лицо и родственный, доверчивый, как у ребенка, взгляд – и всё: словно сами собой уходили прочь любые соблазнительные образы, лишались смысла любые открывшиеся перспективы к тому, чтобы взять, да и внести разнообразие в личную жизнь. К счастью, собственно личная жизнь у него не разделялась ни с кем, кроме Марины, и это стало ему известно с самого начала, как только он понял, что любит ее, уже любящую и ждущую.

Часа через полтора сплава Михаил окончательно убедился в том, что основные пороги остались за кормой. Впереди был простой быстроток, без препятствий, без риска в порогах и даже без риска снова нагнать Галину компанию – теперь-то им ничто не препятствовало форсировать греблю, поскольку новые поломки им больше не угрожали. Михаил тоже имел право вздохнуть спокойно. Течение Реки шло со скоростью десять-двенадцать километров в час, так что, если не задует встречный северный ветер, оставшийся участок до устья можно было считать чуть ли не домом отдыха. Не захочешь грести – все равно понесет. Это смахивало даже на выход на пенсию после нескончаемых сложных и нервных трудов, когда надо было стараться не погубить свое судно и самому уцелеть. Однако характер берегов почти не изменился – по обе стороны Реки по-прежнему тянулись сплошные горные склоны, почти столь же высокие и лишь немного более пологие. Зеленая хвойная тайга только изредка перемежалась зарослями лиственных пород на местах старых гарей. Новых, к счастью, пока не было. Это означало, что старые грабители тайги покинули её лет тридцать назад, а то и больше, современные же им на смену не подтянулись до сих пор. Михаил ничуть не сомневался в наличии здесь колоссальных минеральных богатств, за которыми в каком-то не очень отдаленном будущем непременно явятся от лица промышленной цивилизации новые губители-эксплуататоры природы. Пожалуй, в своем возрасте он мог твердо надеяться на одно – что до этого все же не доживет. А пока что раны, нанесенные хищными золотишниками, готовыми горы свернуть в надежде добыть презренный металл (в основном – на пропой), все же постепенно затягивались. Зарастали или размывались отвалы пустой породы, заваливались потихоньку шурфы, рушились избушки и балаганы, брошенное железо ржавело и скрывалось травой. Сколько раз он уже видел такое прежде! Жадных до наживы людей не останавливали ни горы, ни реки, когда светила надежда на фарт. Только совсем уж крутосклонные мощные горные бастионы способны были держать против них оборону. Вторгаясь в такие места, человек двигался так медленно, что проедал свои основные запасы еще до того, как начиналась настоящая работа и ловля фарта за хвост, и тогда невольно приходилось выбирать между тем, чтобы разбогатеть, но остаться тут со своим золотом навеки, и тем, чтобы успеть унести отсюда ноги, пока цел, но ни с чем. Иногда встречались такие места, куда практически никто не проникал, по крайней мере, где никаких следов человека не попадалось – разве что отработавший радиопередатчик с радиозонда, как это было в Баргузинском походе вместе с Ларисой и Ваней, особенно в ущелье Долсы. Единственная встреча, которая там имела место, произошла с медведицей и двумя медвежатами. Никаких других обитателей они тогда не узрели. Встреча произошла в верховьях ущелья, когда они уже поднялись над горным озером, из которого вытекала река Долсы, к перевалу к ручью Разбой. Во время остановки на отдых Михаил оглянулся на озеро, подпертое древней мореной и вдруг ему показалось, что какой-то темный и крупный валун двинулся вбок от того места, на котором стоял. Михаил мгновенно поднес к глазу монокуляр и тотчас убедился в правильности своей догадки – это был огромный медведь. Вдруг в поле зрения сдвинулись со своих мест еще два валуна, много меньшие, чем первый. «Медведица с медвежатами», – понял Михаил, и сказав спутникам о них, быстро спустился к зарослям ерника, сквозь которые они только что с трудом продирались к гольцовой зоне. Телеобъектива у него с собой не было, но медведей все равно хотелось снять, даже не имея уверенности, что на слайде что-нибудь получится.

Несмотря на то, что до медведицы было сотни три метров, она через секунду отреагировала на щелчок затвора, вскочив на дыбы и повернув голову к Михаилу. Он щелкнул еще раз. Медведица опустилась на передние лапы и двинулась влево, гоня перед собой медвежат. Вскоре они скрылись за невысокими скальными щеками. – «Ушли», – подумал Михаил и пошел наверх, к Ларисе и Ване. Не прошло и минуты после того, как он вернулся к спутникам, как всем им стало сильно не по себе при виде медведицы, вскачь поднимающейся по склону сквозь почти непроходимый ерник, где скорость продвижения человека едва ли была выше километра в час. Когда она выскочила из ерника почти точно в том месте, откуда снимал Михаил, ее снова стало видно всю целиком. Величина ее тела просто поражала. Ростом и длиной она была как большая корова, только несравненно страшней. Выходило, что она спрятала медвежат в каком-то укрытии, а сама вернулась, чтобы установить, насколько опасно то, что встревожило ее, или чтобы сразу же ликвидировать источник угрозы себе и своим детям. Михаил стоял с ружьем в руках, успев заменить в нем дробовые патроны пулевыми и поставив предохранитель на «огонь», но все равно не чувствовал никакой уверенности, что пули смогут остановить атакующую медведицу, даже если попадет ими куда надо. Ваня изготовился к обороне топором. Одна Лариса была совершенно безоружна, и все же её мало что отличало в этом смысле от обоих мужчин – слишком уж велика и стремительна была темно-бурая дама – мать двоих медвежат. Сделав несколько прыжков по чистому склону, медведица замерла на месте. Несколько мгновений, в течение которых никто не мог бы сказать, чем может кончиться встреча, их разделяло всего метров пятьдесят, преодолеть которые медведица при желании могла бы секунды за три или четыре. Когда в таком случае стрелять – пока она неподвижна, но в полусотне метров или во время атаки, но метрах с десяти, чтобы успеть выстрелить еще раз в упор, Михаил так и не решил. Но в любом случае стрелять ему никак не хотелось – ни вдали, ни вблизи, потому что целиться надо было бы в мать, которая только в том бы и была виновата, что заботилась о своих детях и волновалась за них. Это позже Михаилу на ум пришло ее сравнение с матерью, прогуливающей по лесу двух человеческих детенышей, но не тогда. В воздухе продолжала висеть недвусмысленная угроза. Оставалась надежда на оружие, но далеко не стопроцентная. Сомнения были и в том, сумеет ли Михаил попасть точно по месту во время стремительной атаки, и в том, что это избавит от гибели, если зверь не рухнет замертво на бегу.

К счастью, перед лицом трех двуногих заколебалась и медведица. Она рассматривала их в течение непередаваемо долгих секунд, но угрожающих для себя действий так и не заметила. Все это время она поводила носом и вдруг явно поймала запах, который наконец, сказал ей что-то достаточно определенное о том, кто это такие. Мгновение – и она бросилась через ерник вниз, к оставленным в безопасности детям. Причем с той же скоростью, с какой прискакала сюда со дна ущелья. Все трое, только что ожидавшие нападения, с облегчением перевели дух. У мужчин не было ни малейшего желания хорохориться и демонстрировать постфактум уверенность или мужество. Один опустил ружье, другой – топор и оба, не сговариваясь, молча покрутили головами. Лариса переживала молча и без жестов.

Скрывшаяся из виду медведица вела себя, пожалуй, разумнее большинства человеческих матерей в ситуации, которую сочла опасной. Никаких истерик, ответственность, смелость и даже разумная сдержанность, несмотря на свою подавляющую физическую мощь. Ей тоже никак не улыбалось пострадать в столкновении с людьми. Она постоянно помнила, что кроме нее, о медвежатах, детях, никто не позаботится, никто. Мужчинам инстинктивная защита детей никогда не была присуща в такой же степени, как женщинам-матерям. Мужчинам сперва надо было воспитывать себя в этом духе. Матери же знали все сами и сразу. Это лишний раз