Тени над Гудзоном - Исаак Башевис-Зингер

то о нем и не думают…» Двойреле спросила:

— Почему вы не ели мясо?

— Мне уже достаточно.

— Телятина придает силу, — Двойреле говорила наполовину серьезно, наполовину шутливо. В ее улыбке было отчаяние, смешанное со своего рода деликатной шутливостью. Ее глаза говорили: «Мне уже все равно… Это я говорю просто так, только чтобы не молчать все время…»

3

В середине октября вышла из печати книга доктора Цадока Гальперина. Как только доктор Гальперин получил первый экземпляр, он сразу же заперся с ним у себя в комнате. Сначала он дрожащими пальцами листал книгу, потом принялся ее читать. Он читал, курил, причмокивал, бормотал. Его усы подрагивали. Он хмурил свои похожие на щетки брови. Чем дольше он читал, тем очевиднее становились масштабы катастрофы, произошедшей с его произведением. Издатель без ведома автора вырезал из него целые фрагменты, причем вырезал из самой середины, оттуда, где излагалась основная мысль. Несмотря на то что он сам дважды вычитывал корректуру, в тексте оказалось много ошибок — не только обычных опечаток, но и неправильно переданных цитат и вообще всяческих ляпсусов, которые вызовут у ученых насмешки. Помимо всего прочего, доктор Гальперин только теперь увидел, что перевод плох, а часто даже ошибочен. Это было не научное произведение, а мусор. Он поминутно говорил:

— Хаос! Хаос!..

Ему было холодно, и при этом он потел. В сердце — пустота. Вместо того чтобы издать сочинение, которое должно было потрясти основы философии, он выступил с набором фрагментов, никак не связанных между собой, плохо переведенных, полных ошибок. Дешевая обложка больше подходила для развлекательного романа. В краткой биографии доктора Цадока Гальперина, напечатанной на обложке, ему прибавили восемь лет, и получалось, что он уже старик семидесяти шести лет от роду…

Сперва доктор Гальперин хотел немедленно позвонить издателю и обругать его на чем свет стоит, но потом отказался от этой мысли. Что получится от этой ругани? Ущерба уже не исправить. Это было похоже на то, будто человеку перерезали горло: как бы он после этого ни метался и ни хрипел, его уже зарезали. «Ну и влип же я! — говорил себе доктор Цадок Гальперин. — Ни туда и ни сюда! Как говорится, из свиного хвоста не сошьешь штраймл… Все, что меня ждет, это сердечная боль и позор… Как там говорится? Посеял ветер, пожал солому… Гора родила мышь…»

Доктор Гальперин отбросил книгу. Она упала раскрытая страницами вниз. Лежала себе в углу пачка бумаги с краской, собрание молекул и атомов, поддерживающих свое собственное существование и не имеющих, наверное, понятия о том, что они должны символизировать собою новую философскую систему… Доктор хотел как можно скорее избавиться от этого страшилища. Но как? Вышвырнуть книгу в окно? Выйти в коридор и бросить ее в мусоропровод? Но кто-то из соседей может, чего доброго, ее поднять. Он склонил голову. Все в нем было полно пронзительной болезненной тишиной. Вдруг он понял свою ошибку, ошибку мышления, ошибку жизни. Он все построил на этом свете, на людях, на людских капризах. Да что такое вся его философия? Обоснование гедонизма, вера в то, что человек может, если только захочет, постичь истину через наслаждение, через впихивание в короткое время множества переживаний, через испытание всех возможностей, которые кроются в разуме, в чувствах, в человеческих отношениях. Профессор Шрага не раз говорил ему: «На человеке строить нельзя. Ведь даже в молитвеннике сказано: „Не на человека я полагаюсь“». Но тогда на чем можно строить? На богах, которых выдумали те же самые люди? Можно и вообще не строить. Мир принадлежит гитлерам, сталиным, а не мыслителям и философам. В лучшем случае прибавилось бы еще одно имя в истории философии. А мир остался бы таким же, как и был…

Доктор Гальперин закурил сигару, но закашлялся после первой затяжки. Горький, как желчь, дым проник ему в легкие. Он начал кашлять. Схватил сигару и отнес ее в ванную. Там он бросил сигару в унитаз и спустил воду. «О, если бы можно было сделать то же самое со всей человеческой культурой? — подумал он. — Если бы нашелся такой стульчак, в который можно сбросить целые цивилизации! Ну ничего. Природа так и так это делает. Она все смывает, растирает в пыль, все смешивает с грязью. Только она делает это медленно… У нее много времени… Ну а сигара? Где она сейчас? Лежит уже где-то в канализации. Сигарой она уже никогда не будет. Да она ею, по сути, и раньше не была. Она всегда была едина с окружающей ее средой».

Доктор Цадок Гальперин наклонился. Его тошнило. Из желудка поднималась кислота. Мерзкая жидкость заполнила рот. Исправить? Ничего уже нельзя исправить. Даже дату его рождения. Какая кому вообще разница, сколько ему лет? Он ни для кого не существует. Фрида Тамар беременна. Она скоро окотится, принесет в этот мир нового человечка. Борис Маковер влез в эту аферу с морскими судами, из которой никак не может вылезти. Соломон Марголин никогда не был ему другом. Профессор Шрага выжил из ума… «Ну что ж? Пришло время помирать, — сказал вслух доктор Цадок Гальперин. — С меня уже довольно всей этой гнили… Уж что-нибудь, наверное, подвернется. Порок сердца или рак… Если профессор Шрага прав и существует тот свет и всякое прочее паскудство, надо посмотреть, что это такое, а если ничего этого нет, то просто пришло время уходить…»

Зазвонил телефон, но доктор Гальперин не хотел к нему подходить. Кто может ему звонить? И что такого может ему сказать? «Меня нет дома!» — сказал он в пустоту. То, что эта книга лежала в углу, вызывало у него сейчас физическую боль. Что-то давило на сердце, сжималось горло, подводило живот. Однако вместе с тем в нем рождался смех. «Что ж, это был последний ход. Я играл и проиграл». Судьба не хотела, чтобы у Цадока Гальперина была радость прежде, чем он умрет. Разве он этого заслуживает? Что хорошего он сделал для других людей? А если бы он даже сделал что-то хорошее, разве кто-то был ему за это что-то должен?

Доктор Гальперин вспоминал теперь зверства, учиненные Гитлером, сталинские чистки и ликвидации. На глазах у него двадцать миллионов человек были умерщвлены в страшных мучениях. Но он хотел одного: удостоиться почета, читать восхваления в свой адрес в газетах и журналах, стать богачом… Ну что ж, силы, которые правят этим миром, или просто случайное стечение обстоятельств сказали на это «Нет!» с большой буквы… Ты ничем не важнее для них,