Пристанище пилигримов - Эдуард Ханифович Саяпов

пол:

— Ты мне очень нравишься, и я это говорю не потому, что Андрей попросил тобою заняться.

— Я и без него хотела тебя оседлать, но ты оказался далеко не жеребец, — разочарованно произнесла она.

— Как всё-таки внешность обманчива, — добавила Марго, обиженно поджав губки.

— А у вас с Андреем какие отношения? — спросил я.

— Он мне как брат.

— Что за чушь! — удивился я.

— Это правда. Он помог мне выжить в Краснодаре, когда я убежала из дому. Мне было всего лишь семнадцать лет. А убежала я из дому, потому что там творился сущий кошмар.

— В каком смысле?

— Я не хочу об этом говорить, — тихонько ответила она.

— Откуда ты приехала в Краснодар?

— Станица Кущёвская.

— Это где?

— Есть такая чёрная дыра, пожирающая людей, — ответила она, и в этот момент её глаза сверкнули неподдельной ненавистью.

— Наводишь тень на плетень? Вообще-то я был с тобой предельно откровенен.

Я сразу же, с первых минут знакомства, почувствовал, что в её прошлом было какое-то потрясение. Этот излом присутствовал в каждом её взгляде, в каждом её движении, в интонации голоса, и тот ужас, который она когда-то испытала, затаился в самой глубине её тёмного зрачка, и даже когда она радовалась, улыбка не озаряла её лицо, а лишь подчёркивала неутолимую грусть в её глазах.

— Расскажи мне, что с тобой случилось, — очень мягко попросил я.

— Я не могу об этом говорить, — ответила она, заикаясь, и у неё начала дёргаться голова, словно кто-то невидимый бил её ладонью по затылку; я даже испугался и начал её успокаивать, обнимая за плечи и прижимая к себе.

— Ритуля, извини. Ну извини меня, пожалуйста. Я не думал, что для тебя это табу.

Тогда я остался в некотором недоумении. Я подумал, что Маргарита — слишком экзальтированная особа, имеющая склонность сгущать краски, но через несколько лет, когда все газеты и всё российские телеканалы буквально взорвутся публикациями об этом посёлке городского типа, я буду просто ошарашен столь развёрнутым эпилогом к тому короткому и практически забытому разговору.

Постепенно она пришла в себя и высвободилась из моих объятий.

— Ты в норме? — спросил я.

— Да, — ответила она хриплым голосом и слегка прокашлялась.

— Мы можем продолжить?

— Спрашивай.

— Что ты ответила Андрею по телефону?

— Что ты пошёл в магазин за водкой и что, по всей видимости, сюда уже не вернёшься.

— А он что?

— Он накричал на меня: «Ты ни на что не способна! Умеешь только ёрзать на столбе! В этом тебе равных нет и мужикам в зале делаешь стояк, но в личной жизни ты полная неудачница». Потом он успокоился, помолчал в трубку и попросил перезвонить, если ты всё-таки вернёшься.

— Он ещё звонил по мою душу?

— Нет. Я ему позвонила около девяти и попросила прислать машину, а за одним сказала, что тебя до сих пор нет.

Она отвернулась в сторону аквариума и сделала вид, что внимательно наблюдает за рыбками, а потом спросила, не поворачивая головы:

— За что ты хочешь убить этого парня?

Я на мгновение задумался: «А действительно, на кой чёрт он мне сдался? Почему с такой одержимостью я пытаюсь его найти? А когда найду?» Я заглянул в себя, и мне не понравилось то, что я там увидел: не было уже в сердце того удушливого мстительного чувства, которое ещё утром мешало мне вздохнуть полной грудью, — чувства, от которого мутился разум. К тому моменту чудовищный гнев нивелировался до невинного желание посмотреть ему в глаза и попытаться понять, а может быть, даже и простить, — но в большей степени все-таки понять, а потом уже принимать решение, что делать с этим человеком.

Малодушие? Милосердие? Усталость?

Нет, я не хотел его убивать. Наверно, я уже никого не хотел убивать, даже комара пьющего из меня кровь. Пришло глубокое понимание Промысла Божьего: нет плохих или хороших людей, нет полезных или вредных насекомых, нет животных, которых следовало бы уничтожить, есть высшее предназначение для каждого существа на этой планете.

— Я не хочу его убивать, — ответил я, сползая на краешек кровати и усаживаясь рядом с ней. — Я хочу с ним просто поговорить. Я хочу понять его. Может, он был в чём-то и прав.

— Ладно. Это ваши дела, и меня они не касаются, — молвила она и поднялась с постели, щёлкнув коленными суставами.

— Запарь мне чайку на дорожку, — попросил я.

— Хорошо, — сказала она, подумала секундочку и спросила:

— А может… ты никуда не пойдешь?

Я ничего не ответил.

27.

Выйдя из подъезда, я остановился под козырьком и с тоской посмотрел вдаль. Между домами колыхалось тёмное зыбкое пространство. Косые линии дождя рассекали его по диагонали, а в утробе свинцовых облаков, нависающих над морем, вспыхивали бледно-голубые зарницы.

Я протянул руку и подставил ладонь под струи, свисающие с козырька. Они были ещё по-летнему тёплые, но вокруг уже царило осеннее ненастье. Волнами набегала тревога и разбивалась об моё твердокаменное упрямство. Скажу честно, я боялся идти туда, чувствуя всеми фибрами, что всё будет не так, как я задумал, — словно не я был палачом, а казнь уготовили мне. Казалось, что этот мерзавец Сашка Бурега был всего лишь приманкой в моём долгом противостоянии с судьбой. В тот момент я совершенно потерял уверенность, и в голове пульсировала только одна мысль: «Меня подставляют».

Подо мной уже не было коня, и колчан был пуст, и меч обломан, а на гранитном камне высечен краткий указатель того распутья, на котором я оказался: налево пойдешь… направо пойдешь… прямо пойдешь… и куда бы ты не пошёл, потеряешь последнее, что у тебя осталось. В тот момент я серьёзно задумался над предложением Марго «никуда не ходить». Так будет уютно с ней под плюшевым одеялом — б-р-р-р-р! Её горячее лоно согреет меня, её большие коричневые сосцы накормят меня топлёным молоком, и я усну в её объятиях как младенец, посасывая её великолепную грудь. Ну что ещё человеку нужно для счастья?