Беспощадная истина - Майк Тайсон

– Послушай, – сказал я, – что ты от меня хочешь? Я буду помогать тебе. Мы все будем делать вместе. Я дам тебе все лучшее, что только смогу…

Я-то знал, что все это завершится плачевно.

– … Но вряд ли нас ожидает какая-то слава. Никаких телевизионных камер, журналистов, «юпитеров», ничего такого. Телевизионные камеры будут только на моих похоронах. Нам придется жить так, как будут позволять обстоятельства. Если ты готова разделить со мной такую жизнь, то хорошо.

Пока Кики находилась в тюрьме, я не так часто разговаривал с ней. Я вновь достаточно глубоко погрузился в вечеринки с кокаином, и Кики не звонила мне, потому что ей совершенно не хотелось обнаружить, что я был в стриптиз-клубе, и слышать хихиканье шлюх на заднем плане. Я не мог отвечать за то, что она услышит, и не был способен обеспечить ей то, что она хотела бы услышать. Насколько это меня касалось, я уже обозначил свои обязательства перед ней.

Непосредственно перед тем, как Кики отправилась в тюрьму, я ей сказал:

– Когда ты освободишься, ты станешь моей девушкой. По-другому для нас с тобой и быть не может. Когда ты освободишься, я буду принадлежать тебе и ребенку. У меня не будет никаких беременных подружек, и я скажу всем этим женщинам, что моя женщина сейчас в отъезде, а когда она вернется, со всем этим будет покончено.

По правде говоря, я собирался устроить такой шестимесячный мальчишник. Слава богу, что я не подхватил СПИД или что-то в этом роде. Кики была расстроена, потому что, пока она находилась в тюрьме, она видела несколько фотографий меня с другими женщинами, однако ей пришлось пережить это. Мне также пришлось кое-то пережить. Что касается взаимоотношений между людьми, то следует смириться с прошлым своего партнера. Я не стыдился того, что я сделал, потому что мы жили в двух разных мирах. И я не знаю, кто позвонил ей или навестил ее, меня это не волновало.

18 мая в Каннах был показан мой документальный фильм. При перелете в Канны я был под кайфом. Я прихватил с собой какую-то девушку из округа Колумбия, и все то время, пока мы там находились, мы гуляли. Она пригласила еще девочек, и мы спали с ними. У нас были веские причины для гульбы: мой фильм получил восторженные отзывы критиков в Каннах. Я дал прессе свою собственную краткую аннотацию на фильм:

– Это как греческая трагедия. Суть только заключается в том, что главный объект трагедии – это я сам.

Вернувшись в Лас-Вегас, я продолжал непрерывные гулянки. У нас с моим другом Мартином был приятель, которого звали Парис, старый крутой ублюдок. Ему было, по крайней мере, лет восемьдесят, и он был крупным наркоторговцем. Как правило, он работал распорядителем в одном из казино на Лас-Вегас-Стрип и всегда с шиком одевался. Мартин дружил с Парисом уже сорок лет, и ему не понравилось, когда я начал тусоваться с ним, потому что Мартин полагал, что тот плохо влияет на меня и подталкивает к наркотикам. Сам Мартин был парнем из сельского штата Миссисипи. Он увидел, как торчу на «коксе», и сказал: «Ты что, наркоман с Гималаев? Ниггер, ты же не какое-то там дерьмо. Ты уже подсел на кокаин. Как ты можешь заниматься этим дерьмом? В результате у тебя нет ни денег, ни даже шлюх, у тебя ничего нет, ниггер!»

Даже Парис старался избегать меня. Я как-то пригласил его пойти потусоваться, и сначала все было классно, но потом он увидел, как я поступаю с кокаином, и, поскольку сам он употреблял только чистый кокаин, сказал мне, высокомерный ублюдок:

– Майк, вам не надо ничего этого. Ступайте к своим белым приятелям, которые пользуются шумным успехом, употребляйте их поганую наркоту, которую они где-то добыли. Вы не потянете это дерьмо, Майк, вам нужны наркотики белых.

Когда Парис умер, на похоронах огласили его волю:

– Единственные два моих друга – это Мартин и Майк Тайсон. Я хочу, чтобы они унаследовали все мое добро.

А какое может быть добро у наркоторговца? Его запас наркотиков, нычка. После похорон Мартин забрал эту нычку и передал мне пожелание Париса, чтобы я взял его «кокс». Однако когда я попросил у Мартина этот «кокс», он ответил:

– Майк, сейчас вы поступаете нехорошо. Я сейчас не могу с чистой совестью отдать вам это.

– Мартин, но ведь это же – мое! Как можно не отдать мне то, что мне принадлежит? Ты же не мой отец!

– Мой мальчик, я просто не могу этого сделать.

Мартин был до мозга костей христианином-баптистом из южных штатов. Он совершал все грехи, которые перечислены в Библии, но мог умереть за Иисуса и убить за Иисуса. Я был уверен, что по праву принадлежащее мне дерьмо находилось в доме у Мартина, и я так нуждался в нем, что сделал сам себе приглашение переночевать у Мартина.

– Кики в тюрьме. А я побуду здесь, с вами, – сказал я Мартину.

Как только Мартин ушел на работу, я принялся шмонать его дом. У него в шкафах хранилось, по крайней мере, сотня костюмов от Стэйси Адамса, и я лихорадочно порылся в каждом кармане, чтобы обнаружить нычку.

«Майк, успокойся, – велел я сам себе. Я взмок, как последняя свинья, настолько я был возбужден. – Все в порядке. Вспоминай тактику выживания в трущобах. Вспомни свой район. Если бы ты был в районе, где бы ты спрятал свою наркоту?»

Я осмотрел стволы пушек Мартина. Я исследовал каждый ботинок. Я заглянул под кровать, под матрас. На каком-то этапе я, просматривая все пустые консервные банки Мартина, наткнулся на небольшой комочек «кокса», который кто-то дал ему лет двадцать назад. Это был именно комочек в буквальном смысле этого слова. Вся грязь, все микробы за последние двадцать лет въелись в этот «кокс». Он стал уже не белого цвета, а какого-то болезненно серовато-зеленоватого.

Через пару часов пришла уборщица.

– УБИРАЙСЯ! УБИРАЙСЯ ОТСЮДА! – завопил я на нее.

Это была испанка, которая не смогла понять, что такое с этим психом, который накричал на нее, поэтому она позвонила Мартину, и тот велел ей прийти на следующий день.

В конце дня домой вернулся Мартин. Он вышел из дома трезвым, но весь день на работе пил, поэтому был в стельку пьян. Он увидел бандану, которая лежала на столе в гостиной, подобрал ее и швырнул на пол.

– Ты приводил сюда женщину, ублюдок! – сказал он.

– Нет, Мартин, я никого не приводил, – ответил я ему.

– Нет, у тебя здесь была шлюха, – настаивал он.

При Мартине всегда крутился мальчишка из пригорода, потому что он давал тому немного денег на различные домашние дела. Я поднял бандану и обратился к нему:

– Молодой человек, как вам должно быть известно, это не женский чулок, а бандана.

– Я знаю, что это такое, – ответил мальчишка.

– Тогда объясните это ему.

Мартин, однако, был настолько пьян, что не мог опознать своей банданы, которой он каждый вечер, перед тем, как идти спать, повязывал голову.