Черный человек - Василий Головачев

Джума хотел сказать что-то язвительное, но передумал. Подождав немного, вдруг засмеялся и пояснил в ответ на вопросительные взгляды:

– Вспомнил девиз нежити, точнее, «эскадронов жизни»: «Мы живем для того, чтобы сдохнуть!» Чем мы хуже?

В комнате громыхнуло – этот хохотнул Железовский. И снова все четверо глядели друг на друга выжидательно, не зная, кто первым предложит действие. Музыка в гостиной продолжала звучать (Мальгин любил романсы Балакирева), создавая ностальгическое настроение, но не отвлекая от дум.

– Мне кажется, нам необходимо выбрать тот объект, который максимально подходил бы к понятию «ключ», – сказал наконец Ромашин. – Лично я вижу два таких объекта: «книгу» и «дыру-сферу». А вы?

– Да, – коротко кивнул Железовский.

– Причем ключ должен быть очень простым в обращении.

– «Книгу» я уже открывал, – признался Мальгин. Аристарх видел этот предмет почти так же, как и он, а Джуме с Ромашиным она казалась плоской коробкой с металлической крышкой.

– Ну и?..

– Откройте, а я погляжу на вашу реакцию.

Ромашин, поколебавшись, осторожно отщелкнул застежки «книги» и открыл ее. На исследователей со страницы в упор глянул странный зверь: полукрокодил-полумуравьед, оглядывающийся на людей через плечо вполне человеческим движением. Зверь стоял наполовину в воде не то реки, не то озера желто-коричневого цвета, за ним начинался лес, густой и ровный, как гигантская трава, а над лесом торчала ажурная золотая башенка с факелом огня. Небо в этом мире было густо-синего цвета, глубокое, без оттенков.

– Фотография, – с пренебрежением сказал Джума. – Причем без стереоэффекта. Листай дальше.

– Подождите, – тихо возразил Мальгин. – Смотрите внимательно.

Железовский первым заметил движение пейзажа, глянул на Клима и снова зачарованно уставился на фотографию.

Иллюстрация начала обретать глубину, четкость и контрастность живой натуры, как бы «протаяла» вдаль, обрела объем. Фотография стала похожа на окно в чужую природу, на экран, за которым цвела жизнь иного мира. По воде побежала рябь, а зверь – помесь рептилии с млекопитающим – вдруг… мигнул!

Еще мгновение, прозрачная пленка, отделявшая воздух Земли от воздуха чужой планеты, лопнула и…

В комнате полыхнула синяя вспышка, зашипело, кто-то с силой захлопнул обложку «книги» так, что все вздрогнули, во все глаза глядя на нового гостя, проникшего в квартиру неизвестным способом. Это был Майкл Лондон собственной персоной.

– Хелло, джентльмены. Я, кажется, вовремя.

Железовский, опомнившись, превратился в статую, будто ничего особенного не произошло, снисходительно оглядел компанию. Мальгин пришел в себя вслед за ним, вспомнил вспышку и шипение, нашел глазами их источник: «магическая сфера» исчезла, а на ее месте мерцала полупрозрачная труба диаметром в полтора метра, уходя в пол и потолок комнаты. В воздухе запахло озоном.

– С этими вещами надо обращаться очень бережно. – Лондон кивнул на «книгу», невозмутимый, добродушный, благожелательный и одновременно твердый и непреклонный.

Мальгину вдруг показалось, что фигура Майкла на мгновение превратилась в облако с глазами-бусинами и тут же вернула первоначальную форму, хотя никто из товарищей этого не заметил. Но как ни старался хирург разглядеть пси-ауру Лондона, ему это не удалось: бывший начальник службы безопасности не делился на «призраки» характерных впечатлений, он был наглухо запакован в броню пси-контроля. Видимо, манипуляции Мальгина не прошли мимо внимания Майкла, потому что он посмотрел на хирурга как-то по-особому и выдал мысленный образ подмигивающего тигренка, но речь продолжал в том же тоне:

– Есть прекрасное правило, ему лет триста: не тяните за хвост, если неизвестно точно, что на другом конце.[135]

Джума Хан фыркнул, остальные остались серьезными.

– Итак, мы были правы, – с удовлетворением произнес Ромашин. – Вернее, почти правы, потому что у нас в руках был не ключ от входа в метро, а сам вход. А именно – «магическая сфера». Что же тогда представляет собой «книга» с картинками?

– Пантеон, – помолчав, ответил Лондон. Поискал глазами кресло и сел. – Или «Красная книга» исчезнувших цивилизаций, если хотите. Причем «книга» опасная, с полным эффектом присутствия, и пользоваться ею может далеко не каждое существо. Человек, например, рискует не выйти оттуда, из иллюзии, устройство «книги» включает его в свой компьютерно-химерный мир.

– Интрасенс тоже не сможет отстроиться? – с ноткой вежливого недоверия спросил Железовский.

У глаз Лондона собрались веселые морщинки.

– А вы всерьез полагаете, что человек, пусть он даже интрасенс, – венец мироздания? Увы, это далеко не так. Человек – не предел эволюции Вселенной, его мозг содержит всего лишь двести миллиардов нейронов, примерно столько же звезд включает наша Галактика, а ведь в космосе много объектов гораздо более сложных. Чтобы воспринимать, чувствовать иные вселенные, нужны другие органы чувств, и не один-два, а десятки! Есть они у человека? Запрограммированы ли эволюцией?

– Ну этого и вы знать не можете, – пробурчал Аристарх.

– Ошибаетесь, знаю. Считайте, что я достиг сатори – состояния высшего просветления Будды, хотя и сохранил при этом бренную оболочку. А еще я стал вечным садху[136] и вернулся сегодня на Землю в последний раз, чтобы поговорить с вами и предупредить.

– То есть как это вы вернулись сегодня? – поднял голову Мальгин, переглядываясь с Ромашиным. – Мне звонила ваша жена, что вы вернулись по крайней мере…

Лондон поднял ладонь, грустная усмешка скользнула по его губам.

– Я здесь, там – двойник, фантом, хотя и вполне материальный, осязаемый, мое альтер эго, хороший мужик и все такое прочее. Реализация одного из уровней структуры личности. Вон Клим знает, что это такое, ему еще предстоит испытать на себе счастье обладания иными возможностями. Для меня же главное, что Кэт и Акулина… счастливы.

Мальгин заглянул в колодец глаз бывшего начальника отдела безопасности и на дне колодца увидел темное озеро тоски. Глубокое и неизбывное. Миг – и оно исчезло, снова Лондон сидел перед ними собранный, снисходительно-добрый, сильный, дружески настроенный и в то же время чужой и далекий. Он жил не только здесь и сейчас, но и где-то еще, в других временах. Он знал также, что невозможно описать собеседнику то, чего он никогда не видел. Майкл знал такое, что невозможно было и представить…

– Вы правы, – кивнул он, отвечая на мысли всех четверых, одинаково ошеломленных, несмотря на разные возраст, опыт и самообладание. – Человеком назвать меня трудно, садху – в самый раз. Кто вступил на эту дорогу – уже не возвращается.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});