The Transformation of the World: A Global History of the Nineteenth Century - Jürgen Osterhammel

лидеры сепаратистский вызов всему государству (например, до недавнего времени баски или тамилы) или довольствуются частичной автономией (шотландцы, каталонцы или франко-канадцы). Такими меньшинствами были "национальные группы" или (в досовременном понимании этого слова) "народности" великих империй. Некоторая часть полиэтничности всех империй сохранилась в молодых национальных государствах XIX века, хотя они постоянно пытались скрыть это за дискурсами гомогенности.

Где же тогда национальные государства, которые, как предполагается, являются визитной карточкой XIX века? Если взглянуть на карты мира, то можно увидеть империи, точнее, и в 1900 году никто не предсказывал наступления конца имперской эпохи. После Первой мировой войны, которая безвозвратно разрушила три империи (Османскую, Гогенцоллернов и Габсбургов), имперская эпоха продолжала существовать. Западноевропейские колониальные империи, а также колония США на Филиппинах достигли зенита своего значения для экономики и менталитета метрополий только в 1920-1930-е годы. Новому советскому режиму удалось за несколько лет воссоздать кавказский и среднеазиатский кордон поздней царской империи. Япония, Италия и - очень недолго - нацистская Германия построили новые империи, имитируя и карикатурно изображая старые. Имперская эпоха завершилась только с большой волной деколонизации в период между Суэцким кризисом 1956 года и окончанием Алжирской войны в 1962 году.

Хотя XIX век не был "веком национальных государств", тем не менее, можно отметить два момента. Во-первых, это была эпоха, когда национализм сформировался как образ мышления и политическая мифология, нашел свое выражение в доктринах и программах, мобилизовал настроения, способные пробудить массы. С самого начала национализм имел ярко выраженную антиимперскую составляющую. Именно опыт французского "иноземного владычества" при Наполеоне впервые привел к радикализации национализма в Германии, и везде - в царской империи, Габсбургской монархии, Османской империи, Ирландии - сопротивление разгоралось во имя новых национальных концепций. Однако далеко не всегда оно было связано с целью создания независимого государства. Часто первоначальной целью было лишь защитить нацию от физического нападения или дискриминации, добиться более широкого представительства национальных интересов в имперском государстве или расширить возможности для использования национального языка и других форм культурного самовыражения. Раннее "первичное сопротивление" колониальным захватам в Азии и Африке также редко ставило своей целью создание независимого национального государства. "Вторичное сопротивление" последовало лишь в ХХ веке, когда новые элиты, знакомые с Западом, восприняли модель национального государства и осознали мобилизующую силу риторики национального освобождения.

Тем не менее, какой бы туманной она ни оставалась в XIX веке, идея национального государства как основы для формирования и развития политических лидеров становилась все более привлекательной в Польше, Венгрии, Сербии и других странах Европы, а также в некоторых внеевропейских контекстах, таких как египетское движение "Ураби" 1881-82 годов (названное так по имени своего главного лидера, оно выступало против крайне прозападного правительства с лозунгом "Египет для египтян!") и первые ростки вьетнамского антиколониализма 1907 года.

Во-вторых, XIX век был эпохой становления национальных государств. Несмотря на множество эффектных актов основания, этот процесс был неизменно длительным, и не всегда легко определить, когда национальная государственность действительно состоялась, когда "внешнее" и "внутреннее" строительство национального государства было достаточно зрелым. О внутреннем аспекте судить сложнее. Необходимо определить, когда то или иное территориальное образование, обычно претерпевающее эволюционные изменения, достигло той степени структурной интеграции и гомогенного мышления, которая качественно отличает его от предшествовавших ему княжества, империи, городской республики старого типа или колонии. Даже для французского национального государства, являющегося в этом отношении привычной моделью, нелегко сказать, когда была достигнута такая точка. Уже с революцией 1789 года и ее национальной риторикой и законодательной властью? С централизаторскими реформами Наполеона? Или с превращением "крестьян во французов" - процессом, растянувшимся на десятилетия, который, по мнению крупнейшего историка, начался уже в 1870-х годах? Если так трудно дать ответ для Франции, то что можно сказать о более сложных случаях?

Менее проблематичным является вопрос о том, когда государство становится способным к международным действиям и приобретает внешнюю форму национального государства. Согласно системам и конвенциям XIX-XX веков, страна считалась национальным государством только в том случае, если подавляющее большинство международного сообщества признавало ее в качестве независимого игрока. Эта западная концепция суверенитета не является достаточным критерием - в противном случае внешняя точка зрения была бы абсолютной, и такое образование, как Бавария, было бы национальным государством в 1850 году. Но внешнее признание является необходимым условием: не существует национального государства, не имеющего собственной армии и дипломатического корпуса и не принимаемого в качестве участника международных соглашений. В XIX веке число международных игроков было меньше, чем число государств, добившихся заметных успехов в социальном и культурном государственном строительстве. Хотя в 1900 году Польша, контролируемая Россией, Венгрия Габсбургов и Ирландия в составе Великобритании демонстрировали многие черты национального строительства, нельзя сказать, что они были национальными государствами. Они обрели этот статус только после окончания Первой мировой войны - в результате шквала национальной эмансипации, превзошедшей все, что предлагал "век национального государства". Во второй половине ХХ века наблюдалось обратное: многие государства, внешне признанные независимыми, оставались нестабильными квазигосударствами без институциональной и культурной целостности.

В XIX веке национальные государства возникали одним из трех способов: (1) через революционный отрыв колонии, (2) через гегемонистское объединение или (3) через эволюцию к автономии. Им соответствовали три различные формы национализма: антиколониальный национализм, объединительный национализм и сепаратистский национализм.

 

Революционная независимость

Большинство новых государств, появившихся на сцене в XIX веке, возникли в первой его четверти, в конце атлантического цикла революций. Эта первая волна деколонизации была частью цепной реакции, начавшейся в 1760-х годах с примерно одновременного (хотя и не связанного между собой причинно-следственными связями) вмешательства Лондона и Мадрида в дела своих американских колоний. Реакция североамериканцев была быстрой, а испанцев - несколько запоздалой. Когда в 1810 г. открытое восстание вспыхнуло от реки Плейт до Мексики, ситуация была уже иной: не только пример США, но и падение испанской монархии в 1808 г. после вторжения Наполеона на Пиренейский полуостров (что стало продолжением военного экспансионизма, которым почти с самого начала отличалась Французская революция). Влияние 1789 г. раньше и сильнее сказалось на острове Испаньола, где в 1792 г. началось восстание мулатов из средних слоев населения (gens de couleur) и чернокожих рабов. В результате этой подлинной антиколониальной и социальной революции возникла вторая республика в Америке: Гаити. В 1825 году она была признана Францией, а затем постепенно и большинством других стран. На материке в результате волны революций возникли независимые государства, существующие и по сей день: Аргентина, Чили, Уругвай, Парагвай, Перу, Боливия, Колумбия, Венесуэла и Мексика. Однако более крупные образования, задуманные Симоном Боливаром, так и не