The Transformation of the World: A Global History of the Nineteenth Century - Jürgen Osterhammel

даже мира в XIX веке? Британская историография, не имея того резонанса, который имел Reichsgründung для немецких историков, редко придавала такое большое значение процессу формирования национальных государств, рассматривая создание Рейха как дело Германии, имеющее последствия для остальной Европы. Британская империя, напротив, не была обязана своим существованием какому-либо "основополагающему" событию, за исключением, пожалуй, тех, кто хотел бы прославить парочку буканьеров елизаветинской эпохи. Она не возникла в результате "большого взрыва", а развивалась в ходе сложного и длительного процесса на многих мировых театрах, не имея общего направления из центра. Британии, в отличие от Германии, не нужно было создавать империю в XIX веке, поскольку она уже долгое время обладала империей, происхождение которой невозможно точно установить. В самом деле, до середины XIX в. мало кому приходило в голову, что разрозненные владения короны плюс различные поселения и колонии представляют собой нечто определенное, как империя. Вплоть до 1870-х годов колонии поселенцев, на роль "материнской страны" которых претендовала Великобритания, рассматривались как нечто отличное от других колоний, где господствовали не материнские отношения, а строгий патернализм. В дальнейшем также будут вестись жаркие споры о природе империи.

Кроме того, в других случаях семантика империи многослойна и даже противоречива. В 1900 г. немецкое слово Reich имело по крайней мере три различных референта: (1) молодое национальное государство в центре Европы, которое наделило себя императором-парвеню (напоминающим о самовозвышении Петра I в 1721 г.) и называло себя Германской империей (Deutsches Reich); (2) небольшая заморская торговая и колониальная империя, к которой Немецкий рейх при Бисмарке после 1884 г. постепенно добавил несколько колониальных приобретений в Африке; и (3) романтическая фантазия о разросшейся сухопутной империи (для которой мелкое германское устройство Бисмарка стало огромным разочарованием), возрожденной Священной Римской империи, собрании всех немцев или "германских народов", немецком Lebensraum или даже немецкой Mitteleuropa - империи, которая в начале 1918 г. манила диктатом, навязанным России Брест-Литовским договором, а после 1939 г. ненадолго стала реальностью при нацистах. Далее можно показать, что понятия империи существовали во все времена и во многих культурах и что в Европе позднего модерна, даже внутри отдельных стран, существовали значительные семантические различия. Поэтому империя не может быть адекватно понята по тому, как она себя определяет, и считать империей все, что называет себя этим именем, не является убедительным решением. Необходимо, чтобы империю можно было описать структурно, в терминах определенных наблюдаемых признаков.

 

Национальное государство и национализм

Империи - это общеевразийский феномен, имеющий древнюю родословную, восходящую к третьему тысячелетию до н.э., и потому наделенный смыслами из самых разных культурных контекстов. Национальные государства, напротив, являются относительно недавним западноевропейским изобретением, возникновение которого можно изучать в лабораторных условиях, так сказать, на примере истории XIX века. Однако дать определение национальному государству оказалось непросто. «Современное национальное государство, - читаем мы, - это государство, в котором нация как совокупность граждан является суверенной, как определяющей, так и контролирующей осуществление политического правления. Равное право всех граждан на участие в институтах, услугах и проектах государства является его руководящим принципом». Это определение, правдоподобное на первый взгляд, содержит настолько высокие требования к участию, что исключает слишком многое. Польша при коммунистическом режиме, Испания при Франко, ЮАР до конца апартеида: ни в одном из этих случаев не было бы национального государства. А если слово "граждане" воспринимать как гендерно нейтральное, то как классифицировать Великобританию, принявшую всеобщее женское избирательное право только в 1928 г., или Францию Третьей республики, последовавшую этому примеру только в 1944 г.? В XIX веке в мире практически не было стран, которые по таким критериям могли бы считаться национальным государством: максимум - Австралия (но только после 1906 года) и Новая Зеландия, где право голоса было признано за всеми женщинами в 1893 году, но право баллотироваться на выборах - только в 1919 году, и где коренные жители - маори - также имели избирательное право.

Альтернативным вариантом подхода к национальному государству является национализм. Под ним можно понимать чувство принадлежности к большому коллективу, который воспринимает себя как политический субъект с общим языком и судьбой. Такое отношение стало действовать в Европе с 1790-х годов, опираясь на ряд простых общих идей: нации - естественные единицы мира, по сравнению с которыми империи - искусственные конструкции; нация, а не регион или наднациональное религиозное сообщество, является главной лояльностью для индивидов и основной рамкой для связей солидарности; нация должна, следовательно, сформулировать четкие критерии членства и отнести меньшинства к таковым, причем дискриминация является возможным, но не неизбежным результатом; нация стремится к политической автономии на определенной территории и требует собственного государства для обеспечения этого.

Связь между нацией и государством не так-то просто уловить. Хаген Шульце обрисовал, как на втором этапе сформировались или даже определили себя в качестве таковых "государства-нации", а затем "народы-нации", и как в период после Французской революции национализм с широкой социальной базой, который он называет "массовым национализмом", приобрел форму государства. Шульце избегает прямого определения национального государства, но поясняет, что он имеет в виду, предлагая аккуратные последовательные периодизации "революционного" (1815-71 гг.), "имперского" (1871-1914 гг.) и "тотального" (1914-45 гг.) национального государства. В любом случае, национальное государство предстает здесь как композит или синтез, трансцендирующий и государство, и нацию: мобилизованная, а не виртуальная нация.

Направляя историческую дискуссию в другое русло, Вольфганг Райнхард утверждает, соглашаясь с такими теоретиками, как Джон Брейли или Эрик Хобсбаум: «Нация была зависимой переменной исторического развития, а государственная власть - его независимой переменной». С этой точки зрения национальное государство - которое Райнхард также впервые относит к XIX веку - не является почти неизбежным результатом формирования массового сознания и идентичности "снизу", а скорее результатом воли к концентрации политической власти "сверху". Таким образом, национальное государство - это не государственная оболочка данной нации, это проект государственных аппаратов и властных элит, а также революционных или антиколониальных контрэлит. Национальное государство обычно привязывается к существующему чувству национальности и использует его в политике государственного строительства, целью которой является создание жизнеспособного экономического пространства, эффективного игрока в международной политике, а иногда и однородной культуры с собственными символами и ценностями. Таким образом, не только нации ищут свое национальное государство, но и национальные государства ищут идеальную нацию, с которой они могли бы объединиться. Как убедительно отмечает Райнхард, большинство государств, которые сегодня называют национальными, на самом деле являются многонациональными государствами, в которых существуют значительные меньшинства, организованные, по крайней мере, на дополитическом уровне социального пространства. Эти меньшинства отличаются друг от друга в основном тем, бросают ли их политические