Дочери Лалады. (Книга 3). Навь и Явь - Алана Инош

– Не надобно. Разволнуешься – ещё, чего худого, сама рожать начнёшь с перепугу. А тебе ещё не срок.

В шубке, надетой на нательную сорочку, и в домашних чунях на босу ногу Дарёна дрожала, подпирая спиной стену бани. Ильга не кричала по-бабьи, а выла и рычала страшным и низким, раскатисто-хриплым голосом, и от этих звуков в низу живота у Дарёны что-то ёкало и холодело, а под шубой по телу рыскали толпы мурашек. Рядом нервничала Брана, скрипя шагами по снегу из стороны в сторону.

– Первое у нас дитё, – грызя ногти, сказала она. – Ох, ну неужто ей там и правда так больно, или она просто меня попугать хочет?

– Это ещё зачем ей? – удивлённо зыркнула на неё Дарёна.

– Ты не знаешь мою супружницу, – хмыкнула сестра Тихомиры. – Сладу с нею нет… Долго грызлись мы, всё спорили, кому из нас рожать. Иля ж у нас и сено косить, и в скирды метать, и мешки с хлебом таскать, и дрова рубить, и рыбу удить, и на ловы [20] ходить – ко всему горазда. А дитё заводить – это, значит, девять месяцев с брюхом маяться надо. «Не хочу!» – и всё тут. И мне тоже не больно-то охота. Годков пять тому назад вроде уболтала её… Ан нет, потом опять упёрлась рогом, строптивица этакая. Вот свела же нас судьбинушка! Была б она белогорская дева или из соседних земель юница, я б её без разговоров… это самое, а с этой усатой-хвостатой рядиться [21] надо. Не шибко охота когтями-то по морде схлопотать.

– И как же тебе удалось её переупрямить? – полюбопытствовала Дарёна.

– Всё-то тебе расскажи-доложи. – Брана подкинула на ладони оторванную пуговицу, зажала в кулаке, задумчиво глядя вдаль. Потом, криво ухмыльнувшись, созналась: – Коли страсть пристигнет, уж и не очень-то уследишь, кто в кого семя излил. Рыбу мы ловили тогда, вымокли обе, озябли до костей, а греться – друг около дружки, как водится. Ну и вот… Пока то да сё – глядь, а у Или в пузике кто-то шевелится. Чуть не убила она меня тогда… – Брана усмехнулась воспоминаниям, поднимая в улыбке один угол рта. – Оттрепала знатно. С месяц дулась ходила, а потом как-то отошла помаленьку. Дитё ж всё-таки, кровинка родная. Чего ж злиться? Радоваться надо.

Из бани донёсся протяжный рык, будто какому-то диковинному огромному зверю защемило лапу капканом. Брана поёжилась, а потом приоткрыла дверь и крикнула внутрь:

– Да будет тебе горло-то драть!

А оттуда ей в ответ проревели:

– А ты роди, попробуй! В следующий раз сама будешь!

На пороге показалась сердитая и потная Рагна, погрозила Бране кулаком и захлопнула дверь. Дарёна куталась в шубку, прикрывая живот, а воображение рисовало ей ужасные картины. Пару месяцев спустя ей предстояло пройти через всё это, и душа леденела при мысли о запредельной боли, от которой небо с овчинку, а из глаз летят искры. «Мила, пресветлая хранительница материнства, упаси меня от мук страшных, помоги родить легко и быстро», – молилась она про себя супруге Лалады.

Озябнув, Дарёна перебралась в предбанник, присела на лавку и съёжилась, содрогаясь при каждом вопле, тягучие раскаты которого аукались у неё внутри холодящим эхом. Выглянула Зорица – озабоченная, со взмокшим лбом, будто сама лежала в родах.

– Чего тут сидишь? В дом лучше иди, Ильга до утра промучится. Всю ночь спать не будешь, что ли?

– Да какое там спать, – поморщилась Дарёна. И спросила робко: – А Иле правда так больно?

– Да прикидывается она, – усмехнулась Зорица. – Матушка Крылинка ей боль хорошо снимает, а она дурочку валяет, чтоб супруге жизнь мёдом не казалась.

– Вот зараза, – выругалась сквозь зубы Дарёна. – А я тут сижу, чуть ли сама не рожаю!

Вне себя от возмущения, она вскочила и распахнула дверь в парилку, чтобы высказаться от души, но слова замерли у неё на языке при виде окровавленных тряпок на полу. Широкая фигура матушки Крылинки скрывала от неё промежность Ильги, и Дарёна увидела только потный лоб и усталые глаза женщины-кошки. Её рыжие пряди разметались по соломе, рубашка пропотела под мышками, а Рагна, стоя рядом, держала роженицу за руку. Блестя белозубым клыкастым оскалом, Ильга испустила поистине медвежий рёв, а Крылинка воскликнула:

– Воды отошли! – и выгребла мокрый пучок соломы, а подоспевшая Зорица сразу подала на его место новый, сухой. – Это не всё, ещё литься будет…

Ильга, скосив утомлённо-хмельной взгляд на Дарёну, издала певучий, грудной смешок – будто тяжёлые шары перекатывались.

– Что, струхнула? Ничего, и ты родишь, никуда не денешься…

На подкашивающихся ногах Дарёна кое-как выбралась из бани и втянула в грудь морозный сумрак. Брана – сразу к ней:

– Ну, чего там?

– В-воды отходят, – заикнулась Дарёна, сглотнув настойчивый, неловкий ком дурноты, и поплелась в дом.

Кошки не спали. Твердяна ни о чём не спросила, будто каким-то образом сама всё видела и знала, Горана тоже была спокойна, а Светозара с Огнеславой слово в слово повторили вопрос Браны:

– Ну, чего там?

– Рожает, – только и смогла ответить Дарёна. И пробормотала: – Как бы мне самой сейчас не родить…

Сброшенные чуни упали на пол, и она сунула восково-бледные, припухшие ноги под одеяло. Наверно, от сегодняшнего долгого стояния отекли… Голова тупо ныла, а закрывая глаза, Дарёна проваливалась в бесконечное тошнотворное вращение.

Когда чернота за окном перешла в тёмно-серый сумрак, в дом влетела рыдающая Брана с мяукающим свёртком на руках. Следом за ней гнались матушка Крылинка с Рагной и Зорицей:

– Вот полоумная! Отдай дитё, его кормить надобно!

Брана принялась приплясывать, кружа в объятиях надрывно пищащий комочек, а женщины всполошённо топтались рядом, готовые в любой миг ловить ребёнка из рук обезумевшей от счастья новоиспечённой родительницы. Это было бы уморительным зрелищем, если бы сумрак не давил болью на череп Дарёны.

Брана с Ильгой и новорождённой малышкой прогостили в доме Твердяны три дня, после чего отбыли домой. Матушка Крылинка, осмотрев отёкшие ноги Дарёны, нахмурилась и принялась готовить на воде из Тиши отвар для вывода лишней жидкости.

– Может, это и ничего, – сказала она. – Голова не болит? Мушки перед глазами не летают?

Дарёна встревоженно призналась, что голова побаливает, а мушек она пока не замечала.

– Может, и обойдётся всё, ты обожди плохое думать, – успокоила Крылинка. – Но воду отвести не помешает. И отдыхать тебе надо побольше.