Стая (СИ) - Оксана Сергеева

— Ну ладно, мы не гордые, вернее, гордые, но не очень, — проворчала Юля, пряча свое и его пальто в недрах гардероба.

Пройдя за Денисом на кухню, тут же покрылась мурашками. Холодный воздух, свежо сочась из приоткрытого окна, колко прихватывал обнаженную, не защищенную платьем, кожу.

Работала вытяжка. В комнате чувствовался едва уловимый едкий запах с примесью ментола, но сигарета лежала в пепельнице, которая стояла на подоконнике. Денис наливал в кружки кипяток. Теперь крепко и вкусно запахло кофе.

Почему-то взбесила его собранность. Меньше всего Юле сейчас хотелось кофе.

— Поговори со мной.

— О чем? — сделал глоток и, отставив кружку, взялся за сигарету.

— О сегодняшнем вечере.

— Спецэффектов захотелось?

— Не надо мне грубить.

— Не надо было приезжать.

Юля тут же развернулась, чтобы уйти, но он не позволил:

— Стоять! Стой на месте.

Остановилась, задержав в груди тяжелый вздох. А далеко уходить не собиралась, всего лишь принять душ и залезть в постель. И заснуть, возможно, едва коснувшись головой мягкой подушки.

Денис подошел к ней и, замерев за спиной, сказал, чуть пригнувшись к плечу:

— Вот теперь стой. Я же тебя просил. Нет, ты сама, как под нож лезешь!

Отошел. Затянулся, наверное. Снова чуть слышный запах сигаретного дыма по огромной кухне и стук керамической кружки о столешницу.

Понимал, что зря на нее орет, но Юлька так или иначе являлась яблоком раздора, потому волей-неволей и ей достанется. А не хотел ведь. Пытался оградить ее всеми силами. Незачем им накалять отношения, знал же: неважно какими способами, но в определенный момент он все равно переломит ситуацию с ее отцом в свою сторону. Главное, удержаться от необдуманных поступков, вызванных очередной вспышкой злости.

Но удержать себя становилось все труднее. Потому что злости этой не было выхода, она все копилась и копилась. Вжилась. Вросла. Стала частью его самого, замирая на время, сворачиваясь на груди черной кошкой, точно засыпая, но как только Монах снова пытался уязвить, указывая на его ничтожную роль в жизни Юли, ярость эта притихшая просыпалась и драла изнутри острыми когтями. Раздражала и мучила.

В такие моменты он ненавидел Монахова. Лютой ненавистью ненавидел. И не понимал, чего тот от него добивается. Понял бы, если б отношение Сергея Владимировича было однозначным, но оно таковым его нельзя назвать. В делах у них не виделось никаких противоречий. Никаких споров, никаких недоговоренностей. Монахов доверял ему на сто процентов и больше. И хотя о себе Шаурин такого не сказал бы, выказанного доверия не оправдать не мог.

Пока дело не касалось Юли, не возникало между ними разногласий. Это и раскалывало Дениса. Понятное дело, почему поначалу Монахов не видел его с Юлей, но сейчас… Сейчас Шаурин обладал всем, что казалось бы, должно удовлетворять требованиям и амбициям Сергея Владимировича: деньги, власть, влияние, нужный уровень административных связей. Причем сам Монахов это влияние поддерживал и подпитывал, делал для этого все, что мог. Даже когда его об этом совсем не просили.

Именно поэтому такие выпады вызывали в Шаурине и злость, и недоумение одновременно. Если не он, то, кто? Кого Монахов хочет видеть рядом с дочерью?

Не сделать бы только чего-нибудь… Ради Юльки не сделать. Да и ради себя. Потому что предателем не был. Не мог воткнуть нож в спину человеку, который столько для него сделал.

Оценивая трезвым взглядом прошедшие годы, Денис прекрасно осознавал масштабы участия Монахова в своей жизни и своем становлении. И был ему за это благодарен. И за это он ему платил. Нет, конечно, не деньгами. Мозгами, поддержкой, любого рода содействием.

И лучше бы ему прекратить капать на мозги. Потому что даже у Шаурина терпение не безгранично. А Монахов опутал его, как спрут. Пил из него кровь, высасывал нервную систему.

Юля так и стояла сначала не в силах двинуться. Потом шелест ткани привел ее в себя, сорвав с мышц оцепенение. Это Денис снял пиджак, забелел у окна рубашкой, словно отступил, сдался.

Ну, не стоять же статуей посреди кухни. Опасливо, словно своим движением боясь вызвать раздражение Шаурина, она сдвинулась в сторону кухонных шкафов и оперлась о столешницу.

— Давай. Выскажись, — начала аккуратно. С осторожностью сапера, идущего по минному полю, подстегивала его словами. — Я тебя пять лет знаю. Три из них с тобой сплю. Так что, извини, я очень сомневаюсь, что увижу сегодня что-то новое. Видела тебя всякого. Давай уже, выскажись. Можно матом. Ты же разозлился не из-за того, что я с этим придурком потанцевала? Это все ерунда, это для папы. И не из-за тупых приколов про свадьбу?

— Мне глубоко по… глубоко… на таких, как этот… как его? Я даже имя его не помню! Главное, чтобы ты сама четко разделяла, что ты делаешь для папы, а что для меня! У нас как будто с этим проблем пока не было!

Юлька вздрогнула от его рыка. Вздрогнула, встряхнулась… и полезла в холодильник за бутылкой вина. Там оставалась початая с ее последнего прихода, сомнительно, что Денис прикончил ее в одиночестве. Из шкафа с посудой выхватила первый попавшийся бокал, — высокий, узкий, — не до эстетики и столового этикета.

— Да вроде не было, — небрежно пожала плечами, — я ж не мазохистка. Но я точно понимаю, что чего-то не понимаю. Поговори со мной. Я хочу знать.

— А я хочу, чтобы мне перестали препарировать мозг! Иначе… мне это надоест!

— Имеешь в виду моего отца?

— В частности.

Денис стоял спиной, глядел в темное окно и сыпал в воздух реплики, лишь изредка бросая через плечо колючие взгляды.

Шаурин немного изменился за эти годы, стал… тяжелый, что ли. Нет, все та же литая фигура, широченные плечи, но движения его утратили порывистость, стремительность свою потеряли. И сейчас он производил впечатление человека, который лишний раз и пальцем не шевельнет, с места не сдвинется, если это не в его интересах.

— Он что-то говорит тебе? Давит? Скажи.

— Курить надо бросать.

— Что?

— Говорю: бросаю курить.

— Шутишь? — У Юльки чуть коленки не подкосились. Не от радости, несмотря на то, что сама время от времени пилила его из-за пристрастия к сигаретам и сейчас должна была быть более чем довольна, а от резкой смены его настроения. Уже приготовилась к новой волне гнева. Потому и вина себе налила, чтобы все это легко проглотить. Кофе здесь не поможет. А тут спад такой, будто откос под ногами осыпался, а сама в бездну.

— Нет, не шучу. Последняя, — поднял руку с сигаретой, до половины, выкуренной. Как обещание дал.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});