Том 2. Дни и ночи. Рассказы. Пьесы - Константин Михайлович Симонов

вам по улицам, где стреляют.

Божена. Я не смеюсь. Я просто говорю, что не пойду с вами.

Мачек. Почему?

Божена. Потому что это мой дом и я очень давно в нем не была. И потом, у меня в нем отец, брат и гости. Нет, я не пойду с вами.

Пауза.

Я не надевала это платье шесть лет, и мне кажется – оно просто прелесть. А вам?

Мачек. Отвечайте: вы пойдете?

Божена. Это невежливо. Я ведь вас спросила, нравлюсь ли я вам сегодня.

Мачек. Нравитесь, нравитесь. (Зло.) Безумно нравитесь! Вы пойдете?

Божена. Нет.

Мачек. Ну, хорошо. Тогда…

Божена. Что тогда?

Мачек. Тогда я… я возьму эту вашу подругу и уведу хотя бы ее.

Божена. Зачем?

Мачек. Чтобы вы здесь были одни. Может быть, на вас одну не обратят внимания.

Божена. Она не может идти.

Мачек. Ничего, дойдет.

Божена. Нет.

Мачек. Дойдет. Дотащу.

Божена. Нет.

Мачек. Чего вы от меня хотите? Я готов идти и спрятать ее, совершенно чужого мне человека.

Божена. Чужого? Если бы не она, если бы не русские, я бы гнила еще двадцать лет в этом лагере.

Мачек. Может быть, вы сами возьмете оружие и пойдете на баррикаду?

Божена. Нет. Презираю себя за это, но не пойду. А вот вы?

Мачек. Что я?

Божена. Почему вы не пошли туда? К ним… на улицу? Ведь вы врач… Впрочем, зачем говорить о невозможном? Поцелуйте мне руку. И прощайте. Не обижайтесь. Приходите, когда все будет хорошо.

Франтишек (спускаясь сверху). Вот видишь, Божена, он пришел. А ты бранила его и говорила, что теперь, когда восстание, его не сыщешь днем с огнем. А я говорил, что вы, Юлий, не утерпите, что вы придете к нам и в тяжелые часы будете вместе с нами в этом доме, который столько лет привык видеть вас своим гостем. Вот видишь, как ты бываешь неправа, Божена.

Божена. Да, я очень часто бываю неправа.

Франтишек (протягивает Мачеку сигарету). Закуривайте, Юлий.

Мачек. Спасибо. Откуда у вас?

Франтишек. Я сегодня случайно обнаружил эту пачку в столе. С тех пор как я перешел только на свои опыты и бросил практику, по правде говоря, в нашем доме стало неважно жить.

Мачек. Вы могли продолжать заниматься и тем и другим.

Франтишек. Мне не хотелось лечить немцев. Я слишком хороший врач. Я бы их слишком часто вылечивал. Мне этого не хотелось.

Мачек. Это упрек мне?

Франтишек. Нет. Мое правило – жить самому и давать жить другим так, как им хочется. Людвиг не приходил?

Божена. Нет.

Входит Тихий.

Франтишек. Богуслав, ну как?

Тихий. Лучше, чем я предполагал. Прекрасный суп!

Франтишек. Вы с ума сошли! Я спрашиваю вас: как там?

Тихий. Там? Плохо.

Все прислушиваются к канонаде. На лестнице появляется Грубек. Он тоже прислушивается. И вдруг за окном близкий разрыв и резкий грохот танков.

Маша (проснувшись, вскрикивает). Что такое?

Мачек. Немцы! Тушите свет!

На сцене гаснут все лампы. Через стеклянные двери на веранду видны какие-то вспышки, полосы света от фар. Слышен грохот и выстрелы.

Божена. Маша, где ты?

Маша. Иди сюда!

Тихий. Пан Прохазка, дайте мне сигаретку. Когда бывает страшно, мне всегда зверски хочется курить.

С грохотом распахивается дверь в переднюю, откуда полоса света. Голос Людвига: «Что случилось? Почему у вас темно?» Загорается свет. На пороге – Петров в короткой кожаной куртке поверх обмундирования. Рядом с ним – Людвиг, два солдата Национальной гвардии, Гончаренко.

Маша. Боже мой!

При свете видно, что она сидит неподвижно, с револьвером в руке; револьвер с грохотом падает на пол.

Франтишек (идет навстречу Петрову). Дайте обниму вас… (Обнимает его и отходит.) И вас… (Хочет обнять Гончаренко.)

Людвиг. Потом, папа, потом. Инструменты! Товарищ офицер ранен!

Франтишек. Юлий, бегите в мой кабинет, там на стуле сумка. (Петрову.) Куда вас ранило?

Петров (показывает). Сюда.

Франтишек. Людвиг, дай нож!

Петров. Гончаренко, у вас есть нож?

Гончаренко (отстегивает от пояса финку). А вы – доктор?

Франтишек. Доктор, доктор.

Людвиг. Он доктор.

Гончаренко. Тогда пожалуйста.

Петров. Нет, это резать мы не будем. Эта куртка мне дорога как память. Ну-ка, Гончаренко…

Гончаренко стаскивает с Петрова куртку. Видно, что Петрову больно, но он молчит.

Вот так. Гимнастерку режьте. (Без куртки он в полковничьих погонах, без орденов, с одной золотой звездочкой.) На лестнице появляется Мачек, у него в руках сумка с инструментами.

Людвиг (нетерпеливо). Бросайте!

Мачек бросает сумку.

Отец, на!

Франтишек. Таз!

Людвиг сдергивает с полки старинную медную чашу, ставит ее на пол.

Может быть, вы сядете?

Петров. Вам удобнее стоя?

Франтишек. Да.

Петров. Прошу вас. Гончаренко, поставьте «виллис» на тротуар. А то его раздавят танки. Не волнуйтесь, доктор. Спокойней! (Внимательно глядя на Франтишека.) Да, профессор, вы постарели. Когда прошлый раз вы вытаскивали из меня пулю, руки у вас не дрожали.

Франтишек. Я? Вам?

Петров. Да, три года – это немалый срок. А в этом доме, между прочим, мало что переменилось. Только Людвиг был мальчишкой, а теперь стал юношей. Да передвинули этот рояль.

Божена (не выходя из своей долгой неподвижности). Да я постарела за два года концлагеря. Да и вы тоже постарели…

Петров. А вы меня сразу узнали? (Протягивает ей правую руку.) Даже несмотря на это? (Указывает на свою повязку.)

Божена. Да, я вас сразу узнала.

Франтишек стоит в остолбенении.

Петров. Заканчивайте, профессор.

Франтишек. Пан… пан…

Петров. Теперь Петров… полковник

Петров. Ничего, туже. Не бойтесь. (Людвигу.) Где мой револьвер?

Людвиг. Вот он.

Франтишек (закончив перевязку). Все.

Петров. Спасибо. (Пожимает руку Франтишеку.) Я часто вспоминал вас, пан Прохазка. (Кивает на Машу.) А это кто?

Маша (вставая). Старший сержант Кононенкова.

Петров (подходит к ней). Что, землячка, бежала из лагеря?

Маша. Да.

Петров. Медсестра?

Маша. Радистка.

Петров (делает рукой знак, означающий переброску через фронт). Что, из этих?

Маша. Да.

Петров. Ранена в ноги?

Маша. Пожгли.

Петров. Ну, ладно… Еще поговорим. Садись. Поправляйся. Гончаренко, кожанку!

Франтишек. На этот раз вы ничего но знаете о моем сыне?

Петров. Год назад, знаю, был жив. Ну, я поехал.

Божена. Мы вас увидим еще?

Петров. Да. Приеду благодарить вас за гостеприимство.

Франтишек. Какое же это гостеприимство?

Петров. Не за сегодняшнее, – сегодня все гостеприимны, – за тогдашнее, три года назад. (Уходит.)

Гончаренко, Людвиг, национальные гвардейцы уходят.

Мачек. Вы даже не сказали мне тогда, три года назад, что у вас прятался русский…

Тихий. И я, я тоже ничего не знал. Как странно… И даже грустно…