Жены и дочери - Элизабет Гаскелл

– Я немного устала, только и всего, – отозвалась она, после чего умолкла, надеясь, что он уйдет, и втайне желая, чтобы он остался.

Но он взял стул и переставил его поближе к ней, напротив окна. Роджер решил, что Мария наверняка передаст мисс Киркпатрик, что он ждет ее, и что в любой момент на лестнице может прозвучать ее быстрая, легкая поступь. Он понимал, что должен завести разговор, но решительно не представлял себе, как это сделать. На щеках Молли выступил румянец, раз или два она порывалась сказать что-то, но потом отказывалась от этой мысли, отчего паузы между бессвязными замечаниями становились все длиннее и длиннее. И вдруг во время очередной паузы в дальней части сада раздались счастливые голоса. Они становились все громче и отчетливее, и Молли, зардевшись, смутилась окончательно. Однако же, несмотря ни на что, она не сводила глаз с Роджера. А он смотрел в сад поверх ее плеча. В следующее мгновение лицо его залилось жарким румянцем, словно сердце вдруг ускорило свой ритм и отправило кровь галопом мчаться по жилам. В поле зрения появились Синтия и мистер Гендерсон; он о чем-то с жаром рассказывал ей, стараясь заглянуть в лицо, а она, чуть отвернувшись, с наигранной застенчивостью кокетничала, говоря что-то о цветах, которые не желала то ли отдавать, то ли брать. В тот самый момент, когда влюбленные вышли из-за кустов на всеобщее обозрение, показалась спешащая к ним Мария. Очевидно, у нее достало женского такта сделать так, чтобы Синтия оставила своего нынешнего поклонника и шагнула ей навстречу, после чего шепотом сообщила ей о приходе Роджера Хэмли и о том, что он желает поговорить с нею. Роджер заметил, как она изумленно всплеснула руками, а потом повернулась к мистеру Гендерсону и что-то сказала ему, прежде чем направиться к дому. И только теперь Роджер заговорил с Молли – поспешно и хрипло.

– Молли, скажите мне! Очевидно, мне уже поздно разговаривать с Синтией? Я пришел только ради этого. Кто этот человек?

– Мистер Гендерсон. Он приехал сегодня… но уже стал ее официальным кавалером. Ох, Роджер, простите меня за то, что я причиняю вам боль!

– Передайте ей, что я приходил, но ушел. Передайте ей мои слова. Только не мешайте ей.

Роджер со всех ног бросился вниз по лестнице, и Молли услышала, как громко хлопнула входная дверь. Едва он успел выскочить из дома, как в комнату вошла Синтия, бледная и решительная.

– Где он? – спросила она, оглядываясь по сторонам с таким видом, будто полагала, что он где-то прячется.

– Ушел! – слабым голосом отозвалась Молли.

– Ушел. Боже, какое облегчение! Похоже, мне самой судьбой предначертано не заводить нового поклонника, не расставшись предварительно со старым, хотя я написала ему настолько определенно и недвусмысленно, как только могла. Молли, что с тобой? – воскликнула она, потому что в это мгновение Молли окончательно лишилась чувств.

Синтия метнулась к колокольчику и призвала на помощь Марию, велев ей принести воду, нюхательные соли, вино и все прочее, что полагалось в подобных случаях. Едва Молли, задыхающаяся и жалкая, пришла в себя, Синтия набросала коротенькую записку карандашом для мистера Гендерсона, умоляя его вернуться в «Георг», где он остановился утром, и добавила, что если он выполнит ее просьбу, то ему будет позволено нанести еще один визит нынче вечером, – в противном случае они увидятся лишь завтра. Она передала ему послание с Марией, но несчастный влюбленный так и не поверил, что именно внезапное недомогание мисс Гибсон лишило его общества чаровницы. Впрочем, в оставшиеся до вечера часы он утешился тем, что отписал о своем счастье всем друзьям, среди коих числились и дядя, и тетя Киркпатрики, которые получили его письма с той же почтой, что и сдержанную эпистолу миссис Гибсон, в коей она благоразумно ухитрилась выразить лишь свои пожелания и ничего более.

– Он был ужасен? – спросила Синтия, сидя рядом с Молли в тишине гардеробной миссис Гибсон.

– Ах, Синтия, мне было невыносимо больно видеть его. Он так страдал!

– Мне не нравятся люди, способные на глубокие чувства, – заявила подруга, надменно оттопырив губку. – Они мне не подходят. Почему он не мог отпустить меня без этого представления? Я недостойна его заботы!

– Ты обладаешь счастливым даром влюблять в себя людей. Вспомни мистера Престона – он тоже не хотел до последнего расставаться с надеждой.

– Не смей сравнивать Роджера Хэмли и мистера Престона в одном предложении. Один был для меня слишком плох, а другой – чересчур хорош. Но теперь я надеюсь, что вон тот джентльмен в саду – juste milieu[147], как и я сама, поскольку не считаю себя ни порочной, ни добродетельной.

– А он и вправду нравится тебе настолько, что ты готова выйти за него замуж? – взволнованно спросила Молли. – Прошу тебя, подумай, Синтия. Не годится без конца отталкивать от себя возлюбленных, ведь ты причиняешь им боль, хотя и ненамеренно… И не понимаешь этого.

– Быть может, я не могу иначе. Но я не обиделась. Я никогда не пыталась выглядеть лучше, чем есть на самом деле, и сознаю, что не отличаюсь постоянством. Причем я так и сказала мистеру Гендерсону… – Она оборвала себя на полуслове и слегка зарделась, вспоминая.

– Так и сказала! И что же он ответил?

– Что он любит меня такой, какая я есть. Так что, сама понимаешь, он отчасти предупрежден. Правда, как мне представляется, он немного побаивается, потому что хочет, чтобы я вышла за него замуж как можно скорее, по сути, чуть ли не завтра. Правда, я еще не знаю, уступлю ли его требованиям. Ты его почти не видела, Молли, но сегодня вечером он придет опять, и имей в виду, что я никогда не прощу тебя, если ты не сочтешь его очаровательным. Полагаю, что он нравился мне и несколько месяцев тому, когда впервые сделал предложение, но я пыталась убедить себя, что это не так. Вот только временами я бывала настолько несчастна, что мечтала о том, как бы надеть на свое сердце железный обруч, дабы оно не разорвалось, как у Верного Генриха в немецкой сказке[148], помнишь, Молли? Когда его господин вернул себе корону и королевство, а заодно и возлюбленную после многочисленных испытаний и несчастий, и уже возвращался из церкви, в которой они венчались, в карете, запряженной шестеркой лошадей, а на запятках стоял Верный Генрих… И вдруг счастливая пара услышала, как три раза подряд раздался громкий треск, а когда они спросили, что это, Верный Генрих ответил, что это лопнули три железных обруча, которыми он сковал свое сердце, чтобы оно не разорвалось от невзгод, обрушившихся на его хозяина.

Вечером пожаловал мистер Гендерсон. Молли было очень любопытно взглянуть на него, но, увидев молодого человека, она не смогла решить, нравится он ей или нет. Он был красив, но без тщеславной смазливости; аристократичен и благовоспитан, но без жеманной рафинированности. Он легко поддерживал разговор и ни разу не изрек какой-либо глупости. Одет он был с иголочки, но, похоже, не обращал на свой наряд ни малейшего внимания. Он был уравновешен, благодушен и добр; не лишен, разумеется, некоторого легкомысленного остроумия, что было свойственно его профессии и возрасту. Но, на взгляд Молли, ему все равно чего-то недоставало, чего-то очень важного, и в глубине души она сочла его заурядной личностью. Но, разумеется, она ни словом не обмолвилась об этом Синтии, которая выглядела настолько счастливой, насколько это вообще было возможно. Миссис Гибсон тоже пребывала на седьмом небе от счастья и говорила очень мало, но то, что она все-таки изрекала, выражало высшую степень одобрения на безукоризненном и утонченном языке. Мистер Гибсон пробыл с ними совсем недолго, но все это время изучал мистера Гендерсона, пытливо глядя на него своими темными проницательными глазами. Мистер Гендерсон вел себя со всеми именно так, как от него и ожидали: уважительно – с мистером Гибсоном, почтительно – с миссис Гибсон, дружески – с Молли, преданно – с Синтией. Как только мистер Гибсон, улучив момент, остался с Молли наедине, он спросил:

– Ну и как тебе наш новый родственник?

– Трудно сказать. Думаю, что он очень мил, но в целом довольно скучен.

– А я считаю его совершенством, – к удивлению Молли, заявил мистер Гибсон, но уже в следующий миг она поняла, что сказано это было с нескрываемой иронией. Добрый доктор тем временем продолжал: – Ничего удивительного, что она предпочла его Роджеру Хэмли. Какие парфюмы! Какие перчатки! А уж прическа и шейный платок!..

– А теперь, папа, ты несправедлив к нему. Он не так-то прост. Сразу видно, что у него есть чувства и он чрезвычайно увлечен ею.

– Как и Роджер. Однако, должен признаться, я буду очень рад, когда она выйдет замуж. Она из тех девушек, которые постоянно крутят романы на стороне и обладают способностью проскользнуть у мужчины между пальцев, если он проявит хоть капельку невнимания. Как я говорил Роджеру…

– Так ты видел его уже после того, как он побывал здесь?