Конфуций и Вэнь - Георгий Георгиевич Батура

мира человеком любой эпохи заключается в том, что по его убеждению подобные люди – истинные аристократы духа – давно в прошлом. Так же думали и современники Конфуция, и даже его ученики. Чиновник из «похоронного бюро» их всех поправил. Он тоже из этой плеяды – из аристократов духа. Он такой же «дух верха», как и Конфуций.

Вступление к Главе 4: еще раз о Жэнь

Первые семь суждений Главы IV посвящены вопросу Жэнь, а кто-то из наших читателей все еще не совсем четко представляет себе, что́ под этим иероглифом подразумевает сам Конфуций. А возможно и что-то из прежних наших пояснений уже подзабылось. Как гласит мудрая русская пословица: повторение – мать учения. Добавим от себя, что это относится, в том числе и к Учению Конфуция.

Автор прекрасно понимает, что этим своим «Вступлением» он повторно приглашает читателя в тот «сумасшедший дом», где «говорят только правду». Дорогой мой читатель, если ты все еще увлечен этой интересной для тебя книгой, – значит, ты уже давно поселился с нами в этом милом «доме», забыв о том, что рядом с тобой важно сидит сам Конфуций.

Но ведь целью или намерением нашего читателя должно быть вовсе не то, чтобы опровергнуть заявления автора этой книги, – автора, который буквально удерживает своего читателя в этой психиатрической лечебнице, – а в том, чтобы действительно понять слова Конфуция, сказанные им в Лунь юе. Понять, – но не опровергнуть! Ведь Конфуций говорит все это и для «северных варваров», в том числе. И если это так, если читатель действительно заинтересован знать всю правду, – какой бы нежелательной или неприемлемой для него самого она ни была, – если ему вконец опостылело знакомиться с теми бездарными «Афоризмами», которые приписываются этому величайшему гению Китая, – он просто вынужден хоть немного времени… пообжиться в нашем уютном «гнездышке». Потому что Конфуций – именно здесь, в «компании» таких же сумасшедших, как и он сам, а наш читатель хочет знать правду о Конфуции, а не о Мэн-цзы или о том, как об Учителе думали в Китае в то или иное время. Если же здравый ум читателя не позволяет ему пойти на такое «преступление» против всего его «разума», что ж, в таком случае – до свиданья! Пусть этот читатель довольствуется имеющимися «Афоризмами», которые являются результатом многовекового труда таких же, как и он, «человеколюбивых» (Жэнь) людей.

Считается, что иероглиф Жэнь Конфуций придумал сам или позаимствовал его из какой-то прежней лексики. Исследователи этого вопроса отмечают, что в Ши цзин (Книга стихов) этот иероглиф используется в значении, близком к слову «добро». Но читателю Лунь юя уже давно ясно, что это не так, и что у самого Конфуция, как и в Ши цзин, этот иероглиф означает нечто совсем иное, причем, несравненно более важное, чем простое «добро» (или даже слово «захмелеть», как переводят этот же иероглиф в каком-то «еще более древнем» тексте).

Читателю уже хорошо известно, что вместо «двойки» в иероглифе Жэнь поставлен давно забытый всеми знак шан – «верх». И такой «комплексный» иероглиф уже невозможно перевести каким-то одним словом европейского языка, потому что он представляет собой некий «развернутый сюжет» или даже целую «картину», на которой изображен человек, предстоящий «духам верха». А что это означает – «предстоять духам верха»? Это тоже отдельный вопрос, который требует объяснения. И именно по этим причинам целесообразно оставлять иероглиф Жэнь без перевода. Что, конечно, оправдано только в том случае, если читатель уже точно знает, что́ это такое. Вот этим мы сейчас и займемся, потому что иначе эти первые семь суждений четвертой главы для нас останутся не совсем понятными.

Уже можно определенно сказать, что текст Лунь юй – а точнее, порядок следования в нем суждений – составлен очень мудро, хоть на первый взгляд это и не бросается в глаза. Мы уже вскользь встречались с иероглифом Жэнь в предыдущих главах, – всего четыре раза. И сейчас целесообразно все эти выражения с Жэнь освежить в памяти для того, чтобы – как бы отталкиваясь от них – прийти к какому-то общему обоснованному объяснению этого Жэнь. Приведем еще раз эти встретившиеся нам выражения:

1.2. Почитание линии предков (Сяо) и младших братьев (ди) – не это ли, как кажется, и является корнем Жэнь?

1.3. За виртуозными речами и хмурым видом редко скрывается Жэнь.

1.6. Молодой человек, достигший возраста участия в жертвоприношении, должен как к высочайшей особе относиться к Жэнь.

3.3. Человек – и не Жэнь! Тогда на что похож ритуал (Ли)? Человек – и не Жэнь! Тогда на что похожа музыка (юэ)?

Из этих предварительных высказываний можно сделать вывод, что Жэнь – это вовсе не «человеколюбие», как его традиционно трактуют все исследователи, а это – некий человек, который отвечает какому-то внутреннему, в том числе и нравственному, критерию. Такому человеку не свойственно какое-либо лицемерие или актерство. А почитание «младших братьев» или просто «младших» – это абсолютное отсутствие гордости и проявление в человеке подлинного смирения. Наличие такого человека среди современников Конфуция – редкость, и даже не просто редкость, а как бы существование большой драгоценности. Поэтому всякий молодой человек, который уже имеет толк в жертвоприношениях, должен всячески стремиться к общению с таким Жэнь и относиться к нему чуть ли ни как к самому правителю Поднебесной. Но ведь и правитель Поднебесной – в чжоуской древности, конечно, – именовал себя уничижительно, и это не было лицемерием.

Зададим себе вопрос: для чего все это молодому человеку? Какая ему лично от этого выгода? Ответ дадим немного позже. При этом ясно, что сам Жэнь к такому общению с людьми не очень стремится: его должен найти этот молодой человек, если ему повезет. Попробуем это объяснить.

Дело в том, что для самого Жэнь это не очень интересно – общаться с посторонними. Потому что в это время сам Жэнь находится в процессе своего духовного «ученичества»: он еще не утвердился в этом состоянии, и по этой причине любые отвлечения этот процесс тормозят. В это время он больше занят своим внутренним миром, – самим собой. Но у него уже есть какие-то личные наработки в этом вопросе, уже имеется какой-то «багаж» в познании этой науки. Более того, раз уж он взялся за этот нелегкий труд, значит, ему хорошо известно, для чего он все это предпринимает. А это – тоже знание, которое ни в каких книгах – ни до, ни после Конфуция – расписано не было,