Мемуары. 50 лет размышлений о политике - Раймон Арон

Третья глава, названная «Майская революция», представляла собой набросок анализа событий мая 1958 года — возвращение генерала де Голля во власть и падение Четвертой республики. Попутно критиковались идеи Альбера Камю, изложенные в одной из его статей:[171] «Несмотря на свое стремление к справедливости, несмотря на свое великодушие, г-ну Альберу Камю не удается подняться выше уровня поведения колонизатора доброй воли». Он отказывался признать легитимным требование арабов: «Следует, однако, признать, что в случае Алжира национальная независимость есть формула, внушенная одной лишь страстью. Никогда еще не было алжирской нации. Евреи, турки, греки, итальянцы, берберы с таким же правом могут претендовать на руководство этой воображаемой нацией». На что я возразил: «Эти мусульмане не являлись нацией в прошлом, но самые молодые из них хотят создать такую нацию. Требование, внушенное страстью? Конечно, как и все революционные требования». А. Камю советовал прибегнуть к таким же мерам, за какие выступали защитники французского Алжира: повышение уровня жизни, «персональный федерализм» (иначе говоря, гражданское и политическое равенство мусульман и французов). Он хотел, чтобы правительство «не уступало бы ни в чем, что затрагивает права алжирских французов», представлял «национальное требование алжирцев частично как одно из проявлений того нового арабского империализма, на руководство которым претендует Египет, переоценивая свои силы, и который в настоящий момент использует Россию в целях своей антизападной стратегии».

Эти тексты были забыты; напротив, вспоминают сделанное Камю в Стокгольме заявление или, скорее, его ответ на вопрос журналиста: «Я верю в справедливость, но прежде справедливости буду защищать свою мать»[172]. В сущности, формула эта лишена смысла. Алжирское восстание ставило перед всеми французами, особенно перед французами Алжира, вопрос совести. Почему Альбер Камю находил в своей любви к матери ответ на этот вопрос совести? Мы понимали, что его раздирали привязанность к Алжиру, сыновья любовь и стремление к справедливости, что он отказался встать на сторону одного из двух столкнувшихся лагерей. Но противопоставление «матери» и «справедливости» мне казалось репликой сочинителя, а не суждением о трагическом конфликте. Я далек от намерения хотя бы как-то умалить заслуженную славу Камю; не ставлю под сомнение ни его душевное благородство, ни его добрую волю. Но для тех, кому не довелось жить в те годы, поучительно неприятие — даже со стороны такого человека, как Камю, — алжирского «национализма», воли к независимости, которая вдохновляла активное меньшинство и которую, вероятно, поддерживало большинство населения.

Относительно конституционных планов генерала де Голля я никак не ошибался: «Без всякого сомнения, генерал де Голль искренне желает восстановить Республику и даже парламентскую Республику… Существует риск, что Конституция Пятой республики будет скорее не компромиссом между президентским и парламентским правлением, но возвращением к полупарламентской монархии. Совет министров ответствен перед Национальным собранием, но премьер-министра выбирает президент Республики, и он, подобно монарху, обладает прерогативами, которые сами короли потеряли при парламентских режимах нашего века. Возвращение назад может не быть бесполезным. Конституция, вдохновленная речью в Байё, не дает основательного ответа на французские проблемы, но создает конституционные рамки, в пределах которых генерал де Голль сможет отправлять власть, являющуюся абсолютной и ограниченной…» («абсолютная и ограниченная» — авторство формулы принадлежит Моррасу).

Хотя меня и покоробили обстоятельства, при которых генерал де Голль вновь встал у власти (15 мая он дал моральную гарантию «мятежникам» Алжира), в июле 1958 года, через несколько недель после майской революции, я признал наличие у него шансов, которых никто другой не мог бы иметь: «В большей мере, чем кто-либо иной, генерал де Голль обладает средствами для восстановления мира, поскольку он способен вести войну и имеет репутацию человека великодушного». Я охарактеризовал Генерала не как представителя или руководителя полковников или майских заговорщиков, но, наоборот, как государственного деятеля, который приведет армию к послушанию и, может быть, завяжет диалог с алжирскими националистами: «То, чего желают ультра и заговорщики, идет вразрез с исторической необходимостью и долговременными надеждами большинства французов. Майская революция может стать началом политического обновления Франции при условии, что поторопится пожрать своих детей».

После выхода в свет этой брошюры я стал регулярно выступать на страницах «Прёв» со статьями о Пятой республике и в особенности об алжирской политике Генерала. В первой статье, опубликованной в этом журнале в ноябре 1958 года, я сослался на свою статью, напечатанную в ноябре 1943 года в «Франс либр», в которой анализировалось содержание бонапартистской ситуации: «Атмосфера национального кризиса, потеря доверия к Парламенту и к парламентариям, популярность какого-то деятеля». Я не игнорировал ни различия между причинами национального кризиса (социальные конфликты — в 1848 году, военное поражение — в 1940-м, потеря империи — в 1958-м), ни различия между людьми, вокруг которых кристаллизовались народные эмоции: «Тот, кто использует бонапартистскую ситуацию, может называться Луи-Наполеоном, Буланже, Петеном или де Голлем, может быть авантюристом, слабовольным, старым или же подлинно великим человеком, но во всех случаях ему следует являть особую добродетель: стоять выше французских дрязг, находиться одновременно и справа и слева, объединять две Франции, разделенные 1789 годом».

Без особого смущения я перечитываю анализ Конституции 1958 года — вероятно, не слишком далеко отстоящей от той, которую когда-то сочинил маршал Петен. Жорж Ведель похвалил меня в дружеском письме за анализ обстановки и Конституции, а также сообщил мне подробности, не лишенные пикантности: «Конституция Петена, которую вы воображаете себе, — писал он мне, — существовала, по крайней мере, виртуально. Вы найдете текст и указания первоисточников в седьмом выпуске (издатель — Берлиа) сборника конституций, подготовленного Дюгюи и Моннье. Вы прочтете там на 10-й странице: „Глава Государства получает свои полномочия от Конгресса, объединяющего избранных людей нации и посланцев от территориальных коллективов, ее составляющих. Он олицетворяет нацию и несет ответственность за ее судьбы. В качестве арбитра высших интересов страны он обеспечивает функционирование учреждений, поддерживая, в случае необходимости, путем применения права роспуска, цепь доверия между правительством и нацией“». Ж. Ведель добавлял, что это невольное совпадение неосуществленных планов Маршала и концепции Генерала не доказывает ничего, что говорило бы за или против Конституции 1958 года.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});