Все романы (сборник) - Этель Лилиан Войнич

– Отчего же? – спросила Бланш. Рене пожал плечами и сухо ответил:

– Мы его недолюбливали.

Внимание Анжелики привлек головной убор из перьев, который Маршан подарил Рене, и она не заметила, что Маргарита даже не взглянула на портрет.

Когда Рене пришел вечером к сестре пожелать ей доброй ночи, она попросила принести ей портрет и, оставшись одна, долго с тоской смотрела на красивое, опасное лицо. Художник был искусным мастером, хотя ничего не знал о человеке, который ему позировал. На портрете Феликс улыбался, лицо его было наполовину в тени.

– Я его ненавижу! – простонала Маргарита, прикрыв рукой глаза. – Ненавижу!

Потом бессильно опустила руки. Чудовищно ненавидеть человека, который спас Рене от мучительной смерти. И ведь в его лице нет ничего отталкивающего. Таким могло быть лицо ангела, если бы не эта улыбка…

Утром Маргарита, не проронив ни слова, вернула портрет брату.

– Спасибо, дорогая, – тихо сказал он, заворачивая его в бумагу. – Ты права, ты – моя прежняя Ромашка.

Он сам не понимал, почему его обрадовало, что она не стала говорить о портрете при всех и даже не посмотрела на него.

– Он действительно так красив? – немного погодя спросила она.

– Мне трудно судить. Он мне слишком близок. Для меня он красив.

– И он действительно такой… – Она оборвала себя на полуслове, чуть было не сказав: «ядовитый». – А впрочем, я не стану ни о чем тебя расспрашивать. Узнаю, когда познакомлюсь с ним, после Лиона. Я ведь тогда многое узнаю. Да, Рене?

Он посмотрел на тонкую руку, лежавшую в его руке.

– Ромашка, дорогая, ты уверена, что действительно хочешь ехать в Лион?

Она взглянула на него с нежной, чуть насмешливой улыбкой.

– Неужели после всех этих лет ты так плохо знаешь меня? Ах ты дурачок! Для чего тогда я потеряла тебя на целых четыре года? Ради чего ты рисковал жизнью? Чтобы все оказалось напрасным, оттого что я испугалась пустячной боли?

– Боль будет совсем не пустячная. Когда ты решилась на операцию, тебе ведь было всего восемнадцать лет.

– Все пустяк по сравнению с тем, когда лежишь ночью не смыкая глаз и гадаешь: «Быть может, он сейчас умирает от лихорадки? Или уже умер? Или его растерзали хищники?» Мне снилось, что ты умер от голода, утонул, что тебя растерзали на куски. Я представляла, как отец смотрит на меня и думает: «И все из-за нее». После четырех лет таких мучений невольно повзрослеешь. Теперь мне уже далеко не восемнадцать и даже не двадцать два. Меня не испугает боль, которую причинит мне Бонне.

Рене наклонился и поцеловал сестру в лоб.

– Раз так, лучше ехать поскорее. Я напишу Бонне.

– Он ждет нас. Месяц тому назад я написала ему, что ты возвращаешься и мы, вероятно, скоро приедем. Ведь ты все время будешь со мной, Рене, правда? Ты знаешь, я не верю в бога, и у меня нет другой опоры, кроме тебя.

Они выехали в Лион на следующей неделе, взяв с собой Розину. Бонне приступил к лечению почти сразу. Он был так же резок и грубоват, как Маршан, но вскоре брат и сестра почувствовали, что он относится к ним с той же скрытой нежностью» что и Маршан.

– Она молодчина! – говорил он Рене. – Мужественная девушка.

Мужество было Маргарите действительно необходимо. С самого начала стало ясно, что лечение, даже если все пойдет хорошо, будет длительным и болезненным. Месяца через три Бонне заявил, что способ лечения, к которому он прибегнул, не дает результатов и он должен испробовать другой.

– Предупреждаю, – хмуро заявил он, – я не могу поручиться, что и эта попытка будет последней. Случай трудный. Маргарита молча закрыла рукой глаза.

– Так как же? – немного помедлив, спросил Бонне. – Желаете прекратить лечение?

Девушка нашла в себе силы рассмеяться.

– Прекратить лечение? Боюсь, что вы так же чувствительны, как мой брат! Посмотритесь-ка в зеркало вы оба – ну, видали вы когда-нибудь такие скорбные физиономии? Совсем как у тети Анжелики. Вся разница в том, что вы не расплакались. Рене повернулся к доктору.

– Как видите, она решила не прекращать лечения. Убеждать ее напрасно.

– Совершенно верно, – весело подхватила Маргарита. – Так же как я напрасно убеждала тебя не ездить в Эквадор. Теперь условия диктую я.

Феликс тем временем, казалось, усердно «возделывал свой сад».

Рене, который мучился, глядя, как борется с болезнью сестра, не в силах ей чем-либо помочь, и для которого осень и зима, проведенные в Лионе, тянулись страшно медленно, изредка получал письма от Маршана, Бертильона и самого Феликса.

Париж встретил Ривареса приветливо. Дюпре рассказал на банкете историю с соколом, и она имела огромный успех, а острый язык и бархатный голос Ривареса довершили остальное – он стал популярен. Две крупные газеты уже пригласили его на постоянную, хорошо оплачиваемую работу, так что бедность ему не угрожала. В январе Маршан писал: «Теперь я уже не так тревожусь за его здоровье: он с каждым месяцем становится все крепче. Когда мы приехали в Париж, я посоветовал ему показаться моему старому коллеге Леру и теперь более чем доволен результатами. Феликс как пациент, да и во всем остальном, являет собой образец благоразумия – тщательно соблюдает все указания относительно диеты и режима; работает спокойно, не переутомляясь; заводит влиятельных друзей, не поступаясь собственным достоинством; блещет остроумием, не злобствуя и приобретает репутацию знатока, не задевая других. Между прочим, его коллекция туземного оружия быстро пополняется: он обнаружил удивительное уменье добывать его в самых неожиданных местах. Со временем она будет представлять немалую ценность, а пока это всего лишь безобидное и не слишком дорогостоящее увлечение. Женщины, разумеется, бросаются ему на шею, но несомненно погубят его жизнь не они. А сейчас он старательно, камень за камнем, строит ее. Боже, помоги глупцу!»

Это письмо встревожило Рене. Уже второй раз Маршан намекал, что Феликсу угрожает какая-то опасность. Почему с ним должно что-то случиться? Разве мало он уже перенес? Отчего ему не преуспевать сейчас? Ведь он заслужил это своей энергией, своими талантами. Просто Маршан не может забыть несчастий, которые ему пришлось пережить самому, и повсюду видит лишь козни и трагедии. Самая его привязанность к Феликсу и питает эти страхи. Как будто в мире мало подлинного горя и нужно еще выдумывать несуществующие беды. Придя к такому заключению, Рене перестал тревожиться.

Письма самого Феликса были неизменно радостны и забавны. Они приходили регулярно и, хотя в них чувствовалось стремление подбодрить друга, искрились непринужденным весельем. Для Рене их ласковая живость была словно мелькавший раз в неделю луч солнца. Он читал многие письма Маргарите, – ему казалось, что они должны придать бодрости и ей.

Под новый год на имя Маргариты пришла чудесная гравюра – сражающийся гладиатор. «Я беру на себя смелость послать вашей сестре эту гравюру, хотя до сих пор знаком с ней только через вас, – писал Феликс. – Но это уже немало, и я надеюсь, она позволит мне считать себя ее старым другом».

Маргарита в любезном письме поблагодарила друга Рене за подарок и в разговоре с братом очень мило отозвалась о нем, но за этим последовал приступ непонятной раздражительности, и в конце концов она безудержно разрыдалась. Рене приписал это чрезмерному нервному напряжению. На другое утро Маргарита проснулась в самом радужном настроении, смеялась над тем, что «была такой злюкой», и Рене даже в голову не пришло связать эту вспышку с новогодним подарком.

В марте Рене поехал на три недели в Париж. Официальный отчет об экспедиции был подготовлен для публикации, и Рене предстояло проверить карты. Кроме того, он получил письмо от Дюпре, который приглашал его на ежегодный банкет Географического общества. Он представит Рене влиятельным лицам, с помощью которых Рене сможет, как только освободится, получить место. Необходимость подумать о заработке заставила Рене принять приглашение полковника. Но ему так не хотелось оставлять Маргариту одну, что ей пришлось самой настаивать на его отъезде. Как всегда в трудные минуты, она обрела еще большее мужество.

– И не спеши назад. Я хочу, чтобы ты весело провел время в обществе своего друга, ухаживал за каждой хорошенькой женщиной и вообще пожил в свое удовольствие. Глядя на тебя можно подумать, что ты собираешься не в Париж, а в Сахару! Со мной ничего не случится, глупыш. Нет, за тетей посылать не надо. Я не хочу, чтобы она тут суетилась. Розина будет прекрасной сиделкой, а когда ты вернешься, у нас, быть может, будет чем тебя порадовать. Мне думается, на этот раз дело пойдет на лад.

Рене не стал возражать. Он уже столько раз это слышал, что начал отчаиваться.

Приехав в Париж, он огорчился: Феликс только что уехал в Лондон, чтобы встретиться с издателем журнала, для которого он взялся написать серию статей. Он надеялся вернуться к банкету Географического общества и просил Рене в письме если возможно, дождаться его. Но Рене не терпелось вернуться в Лион, – его угнетали думы о страдающей в одиночестве Маргарите. Только неотложные дела не дали ему уехать до банкета.