Другая любовь. Природа человека и гомосексуальность - Лев Клейн

В лагере отбор может происходить так:

«Скажем, привели отряд в баню. Помылись (какое там мытье: кран один на сто человек, шаек не хватает, душ не работает), вышли в предбанник. Распоряжающийся вор обводит всех оценивающим взглядом. Решает: «Ты, ты и ты — остаетесь на уборку», — и нехорошо усмехается. Пареньки, на которых пал выбор, уходят назад в банное посещение. В предбанник с гоготом вваливается гурьба знатных воров. Они раздеваются и, сизо-голубые от сплошной наколки, поигрывая мускулами, проходят туда, где только что исчезли наши ребята. Отряд уводят. Поздним вечером ребята возвращаются заплаканные и кучкой забиваются в угол. К ним никто не подходит. Участь их решена.

Но и миловидная внешность не обязательна. Об одном заключенном — маленьком, невзрачном, отце семейства — дознались, что он когда-то служил в милиции, давно (иначе попал бы в специальный лагерь). А, мент! «Обули» его (изнасиловали), и стал он «пидором» своей бригады. По приходе на работу в цех его сразу отводили в цеховую уборную, и оттуда он уже не выходил весь день. К нему туда шли непрерывной чередой, и запросы были весьма разнообразны. За день получалось человек пятнадцать-двадцать. В конце рабочего дня он едва живой плелся за отрядом, марширующим из производственной зоны в жилую» (Самойлов 1993: 143).

«Пидоры» по социальному положению ниже «чушков». Из «чушков» еще можно выбиться в «мужики», из «пидоров» — никогда. Это навечно. Их и клеймят навечно — татуируют специальные знаки: петуха на груди, черную точку над губой (означает: берет в рот), и т. п. К выполнению их профессиональной роли их могут и специально готовить, например, выбивают передние зубы, чтобы при сосании не царапали член. Приставляют шашечку домино к зубу и бьют по ней оловянной миской — зуб вылетает. Не в каждой камере есть свой «пидор» или пара «пидоров». Во время общих прогулок камеры могут обмениваться людьми, чтобы «пидор» обслужил и те камеры, в которых своих «пидоров» нет. Ведь при возвращении в камеры с прогулки учитывается лишь общий счет. В лагере же «пидоры» объединены в своеобразный цех, у которого есть и «главпидор».

В то же время положение «пидоров» чем-то и лучше положения «чушков». «Пидоров» берегут, не очень гоняют на работу. Они должны быть опрятно одеты и чисто умыты. За сношение обычно принято «пидору» чем-то уплатить (иначе ведь это было бы как бы полюбовное свидание, что для нормального зека унизительно), поэтому «пидоры» экономически не так нищи, как «чушки» (Абрамкин и Чеснокова 1993: 18–19; Яненко 1993: 142–146).

Многие «опущенные», взвесив все «за» и «против», участвуют в лагерной проституции добровольно, осознанно. Таким был Павел Масальский, молодой красивый парень, осужденный за гомосексуальность (ст. 121). По его словам, он решил, что лучше «заниматься проституцией, чем загнивать, погибать, получать тычки». Его долго мучили зеки и администрация. Он всё вытерпел.

«Потом меня оставили в покое, я стал подниматься в глазах заключенных и начал заниматься проституцией. Это был единственный выход, иначе просто невозможно было жить! Почему человек начинает этим заниматься? Это возможность курить, более-менее хорошо кушать…, найти спокойную работу, хорошую одежду. Сначала мне пришлось этого добиваться: «Или ты что-то мне даешь, или не обращайся ко мне за сексом». Были большие скандалы, дело доходило до драки, потому что люди хотели иметь секс бесплатно. <…>…Остальным заключенным нравилось, что я знал свое место, им со мной было даже интересно общаться как с геем — от этого становилось веселее, они отвлекались от своей черной жизни».

По своему зековскому опыту, я понимаю, что Масальский подсознательно, ради ликвидации психологического дискомфорта, задним числом сильно приукрашивает свое положение в лагере, уверяя что «К людям, которые занимаются сексом, есть какое-то уважение». Но он проговаривается: «я знал свое место». А место это известно какое — у «толчка» (унитаза). И еще: «Конечно, каждый день там был для меня страхом — неизвестно, что дальше. Меня спасло только то, что у меня были защитники, не дававшие меня в обиду» (Могутин и Франетта 1993: 52). И всё же положение его было лучше, чем тех «опущенных», кто не мог или не был годен сексуально обслуживать «воров».

Особенно облегчено положение тех красивых мальчиков, которых выбрали себе в жены знатные «воры». Эти «пидоры» одеты, как «воры», спят и питаются вместе с ними, их и «лидерами» звать опасаются.

Таким образом отношение к гомосексуальности в тюремно — лагерной среде двойственное. С одной стороны почти все к ней причастны, с другой — ее чураются. С одной стороны, «пидоров» презирают и с ними «заподло» (зазорно) общаться, с другой — почти все ими так или иначе пользуются и так или иначе с ними контактируют. «Из всех осужденных, — пишет Н. Серов в «Письме из зоны» (1992), — 50 % активно пользуются сексуальными услугами «петухов». Это в основном парни до 35 лет. Другая половина пользуется услугами «петухов» эпизодически. И очень малый процент (в моем отряде из 120 человек таких было 8) не прибегают к гомосексуальным контактам».

Дело в том, что гомосексуальность в этой среде исполняет две функции: сексуальную и социальную. Сексуальную — по неизбежности. Социальная функция заключается в том, что сексуальная роль сопряжена с социальным статусом. Доминирование, положение в иерархии обретают сексуальное выражение.

Эту функцию, эволюционно древнюю, унаследованную еще от животных (ср. позу «подставки» и всё, что с ней связано), секс может выполнять потому, что в нем проявляется долго господствовавшая в человеческом обществе архаичная оценка половых ролей: мужская роль выше, женская — ниже, для мужчины она унизительна.

В уголовной среде живут примитивные стереотипы социально-половых ролей, неразрывно связанных с чисто сексуальной деятельностью. А напряженность криминального бытования и отсутствие социального престижа придают социально-половому статусу чрезвычайную ценность для уголовника. Ведь ничего другого у него нет. Он все время должен отстаивать свою марку агрессивного, сильного и удачливого мужчины — как в своей профессии, так и в быту, и в сексе. Того, что на Западе называется испанским словом «мачо» (самец). Мачизм — его стихия и необходимость.

Пассивная роль в гомосексуальном сношении неминуемо отождествляется с женской ролью, а женщина в сознании примитивного человека занимает подчиненное положение, в сознании уголовника — особенно: она связана с домом, с хозяйством, со всем тем, что воровская и бандитская романтика полностью отвергает как нечто недостойное истинного мужчины. Поэтому пассивная роль в гомосексуальном сношении считается унизительной. «Пидорами», «петухами», «козлами» в тюремно-лагерной среде считаются только пассивные гомосексуалы. К активным претензий нет. Они считаются нормальными мужиками — ну, пользуются в тюрьме и «зоне» «пидорами», так ведь по необходимости: баб нету. Правда, тех, кто очень уж увлекается этим сексом, подозревают в особом пристрастии, иронически называют «козлятниками», «петушатниками», «печниками», «трубочистами». Но всё зависит от их реального статуса: чем он выше, тем простительнее капризы. Другое дело, если бы «на воле» они показали бы то же пристрастие — тогда и их бы пришлось отнести к «гомикам». И если зек пришел с гомосексуальной статьей, его зачисляют в пидоры, хотя и тут отношение к «активным» помягче. Словом, «пассив», как женщина, внизу, «актив» — наверху.

А раз так, то активная роль в сексе становится средством унижения и подавления. Сверх функции доставлять сексуальное наслаждение и разрядку активное гомосексуальное поведение приобретает в тюремно-уголовной среде дополнительную функцию — как самовыражение мачизма, средство самоутверждения, орудие агрессии и доминирования.

Но это приводит к неожиданной силе воздействия гомосексуального поведения в тюрьме и лагере на гетеросексуалов, вовлеченных вольно или невольно в эту практику. Да, гетеросексуалы стремятся вернуться к природному для них и одобряемому обществом, средой, гетеросексуальному поведению. Найти женщин, включиться в желанный секс, бывший для них так долго недосягаемым. Но многократное повторение оргазма в сношении с мужчиной понемногу размывает исключительную нацеленность на секс с женщиной. Наслаждение, оказывается, можно добыть и с мужчиной. А в силу длительной сопряженности с самоутверждением и доминированием активное гомосексуальное поведение прочно связывается с положительными для уголовника эмоциями, и эта связь может содействовать закреплению этого поведения и стремлению его возобновить.

Свидетельством примешивания чего-то человеческого в агрессивный лагерный гомосексуальный акт, восприятие его как всё-таки сексуального наслаждения, является нередкое стремление участников к некоторой укромности. У Игоря Губермана в «Прогулках вокруг барака» описывается отправка из Калуги на этап.