"Библиотечка военных приключений-2". Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Иванникова Валентина Степановна

Разметавшись на койке, Данилка бредил. Лицо его осунулось, обросшие щетиной щеки впали, под глазами лежали синяки. Казалось, организм не выдержит смертельной борьбы.

В эти дни проведать Данилку пришел Чеверев. Осторожно ступая, он подошел к больничной койке, опустился на стул. Не в характере Чеверева эти осторожные, тихие движения. Он ходил размашисто, говорил громко. А здесь словно другим стал — на строгом лице непривычная растерянность. Жалко ему друга, но боится это показать. Как бы ни было тяжело — нельзя распускаться. Это первое правило Чеверева и чеверевцев. Пусть Данилка увидит, как всегда, суровое лицо командира, услышит требовательный командирский голос.

Но Данилку трудно обмануть. Как ни бодрится Чеверев, а в хорошо знакомом лице, в не знающих страха глазах Данилка видит растерянность. Не надо никаких слов — и без слов он чувствует любовь друга.

Наклонив свою большую голову к Данилке, Чеверев долго просидел возле него. И то ли случайно, то ли действительно приход друга прибавил ему сил, но с этого дня Данилка начал поправляться. Молодой организм поборол болезнь. Снова — уже в который раз! — вырвался Данилка из лап смерти.

— А я, братцы, заговоренный, меня смерть не берет, — смеясь, говорил Данилка товарищам.

— Да, друг, служить тебе, как медному котелку, без износу, — отвечали ему бойцы.

МЯТЕЖ

В самый разгар боев на Урале, в декабре 1918 года, Александр Михайлович Чеверев был отозван с фронта и послан учиться в Москву.

— Дать бы Чевереву теоретическую подготовку, он смог бы командовать большим соединением, хорошим бы начдивом был, — говорил командарм Шорин.

Подчиняясь приказу командующего 2-й армией, Чеверев сдал полк и отправился в военную академию. Не хотелось расставаться с фронтом. Да ничего не поделаешь. Приказ есть приказ.

Но проучился он недолго.

Член Реввоенсовета 2-й армии С. И. Гусев, близко знавший Чеверева, писал о нем: «Пребывание его в академии было непродолжительным, что-то около 2-х месяцев, а затем он бежал от мертвящей схоластики преподавания, царившей там. «Артиллерию начинают с персидского или греческого катапульта, — жаловался он мне. — На черта мне катапульт, ежели гражданская война разгорается с каждым днем. Дьявол их забери вместе с их катапультом».

И Чеверев вновь вернулся в ряды Красной Армии».

Командарм удивился, увидев его:

— Да ты же в Москве должен быть!

— Кончил учиться. Невмоготу сидеть за партой, пока здесь дерутся. Прошу, товарищ Шорин, дайте назначение. Хочу опять в свой полк.

Чеверев был назначен командующим бригадой, в которую входил и его бывший полк.

И вот он снова на коне, снова ночами сидит над картой. А вокруг — родные лица боевых товарищей, верных друзей.

Данилка Чирков снова выполняет задания Чеверева. Правда, теперь уже не приходится надолго уходить в тылы белых: кончился период оборонительных боев. Красная Армия гонит и бьет врага.

Чеверев несколько раз пытался представить Чиркова к награждению орденом Красного Знамени. И каждый раз Чирков наотрез отказывался:

— Не надо этого, Александр Михайлович. Я служу революции не за ордена.

— Так ведь штаб армии требует, чтоб представил тебя к награде!

— Нет, не хочу.

Москва и Питер нуждались в хлебе. Там начался голод. Чеверев со своим отрядом собирает зерно, отправляет эшелоны с драгоценным грузом в Москву.

Это была короткая передышка в боевой, заполненной большими сражениями и короткими схватками жизни. А потом— опять фронт.

В конце этого богатого событиями года Чеверева отправили на подавление кулацких мятежей в повстанческие уезды. Но с ним уже нет Чиркова. Разминулись пути командира и разведчика. После разгрома Колчака Чиркову пришлось переменить свою военную специальность. Теперь, когда Советская власть победила на Урале и в Сибири, отпала нужда в разведчиках, пробирающихся в тыл врага.

Воспользовавшись передышкой, Данилка взял на короткое время отпуск, проведал живущую в Топорнино мать.

— Отвоевал свое, сынок. Остался бы дома, — уговаривала она его.

— Рано, мама, на печь забираться. Враг разбит, но не уничтожен.

И снова уехал Данилка в Красную Армию,

Там он был назначен командиром ударной группы в одной из частей войск вооруженной охраны.

На этот раз действовать приходилось совсем в другой обстановке, чем прежде. То там, то здесь появлялись кулацкие банды, вспыхивали восстания. Нередко их возглавляли опытные офицеры, бежавшие от расплаты. Борьба продолжалась. Хоть и не похожий на прежний, но это был настоящий фронт.

В конце 1920 года Чирков женился на Клавдии Молиной, связистке, служившей в одной с ним бригаде. Свадьбу отпраздновали в узком кругу друзей, скромно, по-походному. Вместо вина пили кумыс.

В своих воспоминаниях Клавдия Молина пишет:

«Нас в батальоне было три девушки-связистки. Еще в Стерлитамаке обмундировали нас в большие не по росту шинели. Но это еще полбеды. Самое ужасное было то, что выдали нам огромные сапоги, совсем не по ногам, и те изодрались. На рапорт Чиркову о том, что нужно обуть нас, получили категорический отказ да еще и нотацию: «Вы сидите больше в теплом помещении, а бойцы в холоде, так вот крепкая обувь отдана им. Вы получите, когда прибудет другая партия обуви».

Бойцы любили своего командира за справедливость, честность и за заботу о них.

Особенную любовь снискал Чирков у башкир, которых немало было в его отряде. Тот только мог завоевать уважение у них, кто не прятался от пуль, не боялся огня и вместе со всеми бойцами делил опасности и трудности борьбы. У башкир одно непременное требование к своему вожаку: он должен во всем служить примером.

— Сирков начальник хараша. Малатса! — говорили красноармейцы-башкиры русским.

— Чирков? Бик хайбат! [2] — отвечали русские башкирским товарищам.

Дружеские отношения с красноармейцами- башкирами, которые Чирков сумел наладить в своем отряде, сыграли большую роль во время мятежа в Башкирии.

Чирков появился в районе мятежа в самый разгар событий. Но с именем его особенно тесно связан последний этап борьбы.

В армии Колчака были и башкирские вооруженные части. Их руководители, или «вожди», как они сами называли себя, надеялись получить автономию для Башкирии из рук Дутова или Колчака.

Но победы Красной Армии на Урале заставили их окончательно понять всю вздорность этих надежд. Предвидя неминуемый разгром Колчака, «вожди» заявили о своем переходе на сторону Советской власти. В сложной и трудной обстановке тех лет Москва пошла на сотрудничество с этими людьми.

Так появился первый Башкирский революционный комитет. Бывшим сподвижникам Дутова и Колчака была предоставлена полная возможность искупить свою вину. Но матерые враги, лелеявшие планы отделения Башкирии от России, не сложили оружия. Они лишь изменили формы борьбы.

Прикрываясь коммунистическими лозунгами, используя доверенную им власть, националисты, пробравшиеся в Башкирский революционный комитет, стали исподволь уничтожать большевиков и советских активистов. Везде, где только можно было, они ставили своих людей — из числа тех, кто был замешан во враждебных действиях против Советской власти в период господства Колчака.

Чтобы привлечь на свою сторону массы башкирских крестьян, националисты призывали их захватывать земли переселенцев — в большинстве русских и татар. Они провоцировали столкновения между национальными группами в республике и требовали выселения инородцев с обработанных и обжитых ими земель.

Ставка националистов была на то, что правительство и Центральный Комитет партии в Москве, поглощенные борьбой с Деникиным, а позже с поляками, ослабят контроль за происходящим на Востоке страны.

Во главе националистов из ревкома встал один из самых хитрых и опасных врагов Закий Валидов. В январе 1920 года в деревнях Башкирии появились листовки, призывающие крестьян поддерживать армию Валидова, идущую к ним «для уничтожения коммунистов». В то же время в Стерлитамаке, где были расположены центральные учреждения республики, валидовцы арестовали ряд честных коммунистов и неугодных им политических деятелей. Сделано это было под предлогом ликвидации контрреволюционного заговора. Стерлитамак захватили преданные Валидову войска.