Смешенье - Нил Стивенсон

Когда через три дня ветер стих, стало ясно, что их снесло при отданных якорях. Впрочем, опасность кораблю не грозила, поскольку залив, начинавшийся от Золотых Ворот, был огромен. Южная его часть уходила на юг сколько хватал глаз; зелёные, в бурых осенних подпалинах холмы по берегам таяли на горизонте. Команда «Минервы» взялась за поедание Калифорнии. Начали с водорослей и двинулись по крабовым отмелям и устричным галькам, вгрызаясь в прибрежную полосу и уничтожая местных зверей и птиц. Провиантские экспедиции одна за другой отправлялись к берегу в баркасе. Половина участников стояла с мушкетами и саблями наготове, пока другая половина добывала еду. В зарослях обитали негостеприимные индейцы; где именно – пришлось выяснять методом проб и ошибок. Опаснее всего были первые пять минут после высадки, когда люди, четыре месяца не ступавшие на твёрдую землю, стояли в растерянности, оглушённые щебетом птиц, гудением насекомых, шумом листвы. Пользуясь сравнением Эдмунда де Ата, «как если бы несмысленный младенец только что из материнского лона внезапно оказался в фантастическом мире».

Елизавета де Обрегон вышла из каюты впервые с тех пор, как Джек её туда внёс, вымокшую и продрогшую, наутро после гибели галеона. Эдмунд де Ат вывел больную прогуляться по палубе. Джек, лежавший на койке прямо под ними, услышал обрывок разговора.

– Смотрите, впечатление такое, будто залив простирается бесконечно. Немудрено, что Калифорнию считали островом.

– Если не ошибаюсь, именно ваш супруг доказал ошибочность этих воззрений?

– Вы чересчур льстивы даже для иезуита, отец Эдмунд.

– Я, простите, сударыня, янсенист.

– Да, я хотела сказать, янсениста. Разум мой временами мутится, и я не всегда отличаю сон от яви.

– Мыс к югу от Ворот так и просится, чтобы на нём возвели город, – сказал Эдмунд де Ат. – Залив, охраняемый пушками, станет испанским озером, а по берегам его вырастут миссии, чтобы обратить в истинную веру всех здешних индейцев.

– Америка обширна, в ней много хороших мест, – возразила Елизавета де Обрегон.

– Знаю, но только взгляните на этот мыс! Он словно создан для города!

Голоса удалились, и больше Джек ничего не разобрал. Оно и к лучшему. От таких-то обходительных разговоров он был счастливо избавлен с тех самых пор, как покинул христианский мир, и сейчас один их звук пробудил в нём старое желание вскочить и выкинуть обоих собеседников за борт.

На калифорнийских фруктах и зелени Елизавета де Обрегон быстро набиралась сил. Она стала чаше выходить на палубу и даже иногда обедала со всеми в кают-компании.

Джек пересказал товарищам то, что о ней знал. Через два дня, за обедом, Мойше повернулся к Елизавете де Обрегон и заметил:

– Залив расположен столь благоприятным образом, что, вероятно, привлечёт глупцов со всего мира… убеждён, в ближайшие годы русские выстроят здесь форт!

Эдмунд де Ат побагровел и начал жевать медленнее. Елизавета с улыбкой спросила Мойше:

– Не объясните ли, почему строить здесь форт – глупость?

– Ах, сударыня, не буду утомлять вас каббалистикой…

– Напротив, сударь, в моём роду было много маранов, и я люблю послушать талмудическую премудрость.

– Сударыня, мы почти на сорока градусах северной широты. Золотые лучи Солнца и серебряные – Луны падают здесь косо, а не отвесно. Мудрецам-каббалистам ещё со времён Первого Храма ведомо, что лучи планет, соединяясь со стихиями земли и воды, порождают в недрах различные металлы: золото, серебро, медь, меркурий и прочая. От солнечных лучей родится золото, от лунных – серебро и так далее, и так далее. Отсюда естественным образом вытекает, что золото и серебро в наибольшем изобилии можно сыскать именно на экваторе.

– Алхимики христианского мира либо позаимствовали это знание у каббалистов, либо открыли его заново, – сказала Елизавета.

– Как вам известно, великие столицы Андалусии, Кордова и Толедо, были плавильными тиглями, в которых учёные мужи христианского мира, дар Аль-Ислама и диаспоры сплавляли воедино свои познания…

– Мне казалось, назначение тигля – очищать, а не смешивать, – вставил Эдмунд де Ат и тут же сделал ангельское лицо.

– Не будем отвлекаться на алхимический спор, – сказал Мойше. – Наша собеседница говорит, что испанским мудрецам ведома природа астрологических эманаций. И даже недоумок, глядя на карту, сообразит, что светлейший испанский монарх знает свойства светил: Империя всегда мудро распространялась вдоль равноденственного круга, утверждая колонии в золотоносном поясе, где лучи Солнца и Луны падают почти отвесно. Оставьте Калифорнию и Аляску русским варварам, ибо там никогда не найдут золота!

– Сознаюсь, я ошеломлён, – сказал Эдмунд де Ат, – ибо до сей минуты не подозревал, что плыву на одном корабле с каббалистом.

– Не корите себя, мсье. Северная Пацифика не так уж густо населена евреями…

– Что побудило вас отправиться в столь дальнее плавание? – спросила Елизавета де Обрегон. Вид берега и свежая пища вернули её к жизни; сейчас, наблюдая за пикировкой иудея и янсениста, она словно помолодела на несколько лет.

– Сударыня, ваш вежливый интерес к моим учёным изысканиям – большая для меня честь. В благодарность буду предельно краток. Есть легенда, согласно которой Соломон, достроив Храм на Сионе…

– …отправился далеко на Восток и основал царство на одном из здешних островов, – закончила Елизавета де Обрегон.

– Истинная правда. Царство несказанно богатое, но, что куда важнее, – Олимп алхимической премудрости и каббалистики. Там впервые были явлены тайны философского камня и философической ртути; все усилия современных алхимиков – лишь попытки собрать крохи, оброненные Соломоном и его придворными магами. В юности, достигнув границы познаний, я пришёл к выводу, что узнаю больше, лишь добравшись до Соломоновых островов и прочесав их дюйм за дюймом.

Теперь пришёл черед Елизавете де Обрегон залиться румянцем.

– Многие погибли в попытке достичь этих островов, ребби. Если ваш рассказ правдив, вам очень повезло, что вы живы.

– Не более чем вам, сударыня.

Взгляды Елизаветы и Мойше встретились. Обмен таинственными лучами продолжался так долго, что Эдмунд де Ат не выдержал:

– Поделитесь ли вы своими открытиями, сударь, или итоги их сокрыты в каком-нибудь шифрованном талмуде?

– Итоги ещё итожатся, сударь, ибо они далеко не окончательны.

– Но вы вернулись с Соломоновых островов!

– Очевидно. Однако вы же не думаете, что я совершил такое плавание в одиночку? Из тех, кто отправился туда, сударь, я – наименьший, мальчик на побегушках. Остальные по-прежнему там, продолжают свои труды.

Морочить голову Эдмунду де Ату и Елизавете де Обрегон было занятной игрой, которая, если повести её тонко, могла даже сохранить Джеку, Мойше и остальным жизнь, когда они доберутся до Акапулько. Однако Джеку оставалось наблюдать за потехой со стороны, поскольку ни монах, ни дама не стали бы с ним беседовать. Она, по долгу спасённой, выказывала ему вежливую признательность, с остальными держалась благодушно-снисходительно и только Эдмунда де Ата признавала за равного. Джека это уязвляло куда сильнее, чем следовало бы. За годы, прошедшие с княжения в Индии, можно было уже привыкнуть, что он снова никто. Однако в обществе испанской грандессы его охватывало желание вернуться в Шахджаханабад и снова поступить на службу к Великому Моголу. И это на борту собственного корабля!

– Единственное лекарство – стать торговым магнатом, – сказал Вреж Исфахнян, когда они ясным холодным утром выходили из Золотых Ворот. – И мы к этому движемся. Бери пример с армян. Мы не ценим титулы, у нас нет ни войска, ни крепостей. Пусть аристократы нас презирают – когда они падут в прах, мы скупим их шелка и драгоценные камни за горстку бобов.

– Все это хорошо, пока властители и пираты не отнимут у вас добытое долгим трудом, – сказал Джек.

– Нет, ты не понял. Измеряет ли крестьянин своё богатство вёдрами молока? Нет, вёдра проливаются, молоко киснет. Крестьянин меряет своё богатство коровами. Есть корова – будет и молоко.

– Что в твоём сравнении корова? – спросил Мойше, подошедший послушать разговор.

– Корова – сеть или паутина связей, протянутых армянами по всему миру.

– Я не перестаю удивляться, как ты находишь армян в любом месте, где мы останавливаемся, – признал Джек.

– Везде, где мы пробыли больше двух-трёх дней – в Алжире, Каире, Мокке, Бандар-Аббасе, Сурате, Шахджаханабаде, Батавии, Макао, Маниле, – я вкладывал небольшую долю моей прибыли в предприятия других армян, – продолжал Вреж. – Порою сумма была совсем незначительна. Однако важно другое: теперь эти люди меня знают, они – узелки моей сети. Когда я вернусь в Париж – даже если мы лишимся «Минервы» и её груза, – то буду богат не молоком, а коровами.