Смешенье - Нил Стивенсон

На следующий день вновь видели мираж манильского галеона. Хотя корабль зыбился и скакал, удалось рассмотреть короткий выброс огня – вероятно, с галеона пытались холостым выстрелом подать им сигнал. Все зашикали друг на друга, но если какой-нибудь звук и достиг «Минервы», то утонул в шиканье. Ван Крюйк отказался стрелять в ответ. Галеон, заявил он, может быть в сотне миль отсюда, и незачем тратить порох.

В тот вечер один зоркий матрос якобы увидел на юго-востоке столб дыма и объявил, что там наверняка земля. Ван Крюйк ответил, что это скорее всего водяной смерч. Тем не менее несколько матросов остались глазеть на дым (или смерч). Закаты на таких широтах, в ноябре, неспешные, так, что странное явление в отблесках вечерней зари можно было наблюдать ещё долго.

Солнце село, но редкие облака высоко на востоке некоторое время ещё розовели отражённым светом.

Одно пятнышко не желало гаснуть, как будто от солнца отскочила искорка и застряла в небе, – у самого горизонта, примерно там же, где прежде видели дым или смерч. Ван Крюйк придумал новое объяснение: это скорее всего не отмеченный на картах вулкан посреди Тихого океана. Возможно, всего лишь горячая скала. С другой стороны, там могут быть ручьи пресной воды и годные в пищу птицы. У всех на корабле разом потекли слюнки. Ван Крюйк приказал изменить курс и прибавить парусов, чтобы поспеть туда, пока погода не изменилась и нет риска в тумане налететь на остров.

Сперва он прикинул, что дотуда миль сто, если не больше. Однако пламя (до сих пор они видели только отблески на облаках) выпрыгнуло из-за горизонта почти сразу, и ван Крюйк сократил свою оценку вдвое. Когда дрожание пламени стало видно отчётливо, ещё вдвое. Наконец он объявил, что это не вулкан, а нечто совершенно иное. И тут все поняли, что до этого неизвестно чего – считанные мили. Ван Крюйк приказал убавить парусов. Все высыпали на палубу и натыкались друг на друга, потому что ослепли от света.

Сейчас они подошли так близко, что видели исполинский костёр, каким-то чудом разожжённый посреди океана. Он трещал и ревел, то взмывая на сотни ярдов, то с шипением распластываясь по спокойной воде. Временами в нём возникали чёрные силуэты: могучие рёбра или окутанная пламенем мачта. То тут, то там вспыхивали красные, зелёные, синие язычки – горели экзотические минеральные красители.

Уже нельзя было отрицать, что из огня доносятся крики. «Socorro! Socorro!» Испанское «На помощь!» звучит скорее скорбно, чем призывно. Многие говорили, что надо подойти ближе, но ван Крюйк сказал только: «Дождёмся крюйт-камеры». На глазах у Джека раскалённая докрасна пушка вырвалась из сдерживающих её обугленных брусьев. Она тяжело рухнула в трюм. Оттуда вырвалось облако пара. Кто-то один громко выкрикивал: «Socorro! Socorro!» Затем крик о помощи сменился латинской молитвой.

Она ещё не отзвучала, когда весь порох на галеоне взорвался в единый миг. Пылающие доски летели во все стороны, воздух гудел от их жара, чёрные уголья шипели на воде. Несколько горящих обломков упали на «Минерву» и прожгли дыры в её парусах. Кое-где на палубе начался пожар, но ван Крюйк заранее велел приготовить вёдра с водой, и огонь быстро потушили.

Лишь на рассвете удалось приступить к поиску уцелевших. Баркас хранился в трюме, разобранный; в темноте потребовалось несколько часов, чтобы вытащить его, собрать и спустить на воду. Хотя никто не сказал этого вслух, все понимали, что провианта на «Минерве» и так в обрез; каждый спасённый только усугубит положение.

Когда рассвело, сели в баркас и на вёслах двинулись к останкам галеона. Он выгорел по ватерлинию и теперь был просто калошей, подмёткой, плывущей в Тихом океане до первой большой волны. Палочки корицы плавали вокруг, и каждая походила на миниатюрный сгоревший корабль. Китайские шелка, даже испорченные огнём и солёной водой, были ярче, чем всё, что команда «Минервы» видела с последнего визита в манильские публичные дома. Шёлк цеплялся за вёсла, тропические цветы и птицы вспыхивали на солнце и навсегда пропадали в серой воде. На поверхности покачивалась карта. Краски расплывались, земли, параллели и меридианы таяли, так что под конец остался лишь безвидный белый квадрат. Джек выудил его багром и поднял над головой.

– Какая удача! – воскликнул он. – Я уверен, что здесь указано наше точное местоположение!

Однако никто не рассмеялся.

– Меня, – начал спасённый по-французски, – зовут Эдмунд де Ат. Спасибо, что пригласили к столу.

Прошло три дня с тех пор, как Джек вытащил его из воды в баркас; сегодня де Ат впервые вышел из каюты. Он надышался дымом и наглотался солёной воды, так что голос его звучал по-прежнему хрипло. Гость вместе с Джеком, Мойше, Врежем, Даппой, мсье Арланком и ван Крюйком сидел в кают-компании, самой большой на квартердеке и расположенной ближе всего к корме; за полукруглым рядом высоких окон пламенел великолепный закат. Зрелище, казалось, приковало внимание де Ата; он на несколько мгновений застыл у окна. Алый свет подчёркивал ввалившиеся щёки и запавшие глаза. Прибавь гость пару стоунов веса (что вполне могло произойти, когда он доберётся до Новой Испании), он был бы даже красив. Сейчас кожа чрезмерно обтягивала череп, однако то же можно было сказать о каждом на корабле.

– Всё здесь убого до тошноты, включая вид, – сказал Джек. – Линия между небом и землей, а посередине – оранжевый шар.

– Это сама Япония в своей простоте, – серьёзно отвечал Эдмунд де Ат, – однако вглядитесь пристальнее – и различите барочную орнаментальную сложность. Смотрите, как несутся перья облаков, как волны, встречаясь, приветствуют друг дружку реверансами… -

И тут его занесло на такой высокопарный французский, что Джек перестал что-либо понимать. В итоге мсье Арланк сказал: «Судя по акценту, вы бельгиец». Эдмунд де Ат 1) расценил это как средней грубости оскорбление, 2) проявил спокойствие и выдержку, то есть не подал виду, что обиделся всерьёз. С христианской кротостью он ответил чем-то вроде: «А вы, мсье, судя по вашим спутникам, из тех, кто променял сложность и противоречивость римской церкви на простоту бунтарской веры». То, что бельгийский монах не употребил слово «еретик», молча отметили про себя все присутствующие. Они с Арланком вновь забурились во французские дебри. Однако ван Крюйк столько раз прочищал горло, что Джек сказал:

– Черви, жучки и плесень могут ведь и остыть!

Из провианта на корабле оставались вяленое мясо и рыба, бобы и сухари. Всё это неуклонно превращалось в червей, тараканов и жучков. Друзья давно перестали замечать разницу между тем и другим и ели всё вместе.

– Вера запрещает мне вкушать по пятницам мясо, - сказал Эдмунд де Ат, – посему я уступаю желающим мою порцию бобов.

Он оторопело смотрел на червей, плавающих в похлёбке. Ван Крюйк, поняв, что новый пассажир шутит насчёт еды, сделался багровым, однако, прежде чем голландец успел вскочить и вцепиться ему в глотку, Эдмунд де Ат возвёл очи к алеющему горизонту, не глядя, зачерпнул варёных бобов с червяками и занёс в рот.

– Это лучше всего, что мне доводилось есть за последний месяц, – объявил он. – Позвольте сделать комплимент вашей предусмотрительности, капитан ван Крюйк. – Вместо того чтобы уповать на святых, как испанцы, вы обратили богоданный разум на снабжение корабля.

Дипломатия де Ата только усилила подозрительность капитана.

– Что вы за католик, если смеётесь над собственной верой?

– Смеюсь? Нет, сударь. Мы, янсенисты, ищем примирения с частью реформатов, считая, что их вера ближе к истине, чем софистика иезуитов. Но я не стану утомлять вас долгими богословскими разговорами…

– Как насчёт иудеев? – серьёзно осведомился Мойше. – Нам здесь не помешал бы ещё один, если ваши принципы столь широки.

– Кстати о широте принципов, – парировал де Ат, уходя от прямого ответа. – Скажите, что раввины говорят о червях? Кошерные они или трефные?

– Я подумываю написать на эту тему учёный трактат, – сказал Мойше, – но для этого мне нужно свериться с некими талмудическими трудами, которых ван Крюйк не держит – только книги по морскому делу и плутовские романы.

Все рассмеялись – даже мсье Арланк, рукоятью кинжала разминавший на столе кусок варёного вяленого мяса. Последний зуб он потерял неделю назад и теперь еду должен был разжёвывать вручную.

Они столько лет провели вместе, что уже ничего не могли друг другу рассказать, и новичок – нравился он им или нет – приковывал общее внимание вне зависимости оттого, что делал и говорил. Даже когда он отвечал на вопросы Врежа Исфахняна об отношении янсенитов к армяно-григорианской церкви, никто не мог оторвать от него взгляд.

После обеда принесли горячую подслащённую воду, и Даппа задал наконец вопрос, который занимал всех:

– Мсье де Ат, вы, сдаётся, невысокого мнения о покойном капитане галеона. Не в обиду тем, кого уже нет, хотелось бы знать, как произошло несчастье.