Путешествия к Лобнору и на Тибет - Николай Пржевальский

Трудный путь. Двое лишних суток провели мы на Одоньтала в ожидании, пока немного растает столь некстати выпавший снег и вьючным верблюдам можно будет двигаться хотя с горем пополам. Действительно, трудно и очень приходилось нашим караванным животным по выходе из долины Хуан-хэ. Корм был крайне плохой – только прошлогодняя ощипанная дикими яками и твердая как проволока тибетская осока (Kobresia) по мото-ширикам; затем ледяная кора, покрывавшая ночью во многих местах еще уцелевший снег, резала в кровь ноги лошадям и в особенности верблюдам. Не лучше было этим последним шагать с вьюками по обледенелым кочкам мото-шириков или вязнуть на растаявшей днем рыхлой почве бестравных площадей. Ползти нам приходилось по-черепашьи, беспрестанно исправляя вьюки или поднимая падавших животных. Двое из них – верблюд и лошадь – вскоре были брошены окончательно. Огромная абсолютная высота и холодная дурная погода отражались на нашем здоровье головной болью и легкой простудой. Вероятно, от последней у нескольких казаков на лице, преимущественно же на губах и ушах, появилась сыпь, которую мы прижигали раствором карболовой кислоты; внутрь давалась хина. Ходить много пешком было весьма трудно, ибо одышка и усталость чувствовались очень скоро.

Проводник наш хотя в общем знал направление пути, но решительно не сообщал, отговариваясь своим неведением имен ни гор, ни речек, ни каких-либо попутных урочищ. Едва-едва могли мы добиться от него названия (да и то исковерканного, как оказалось впоследствии) наибольшей из встреченных теперь нами речек, именно Джагын-гола. Дорогой всюду попадалось множество зверей, в особенности диких яков, но мы без нужды их не стреляли. Птиц для коллекций добывалось мало, как равно и растений. Последних до конца мая собрано было на Тибетском плато лишь 16 видов.

На седьмые сутки по выходе из Одонь-тала мы перешли через водораздел области истоков Хуан-хэ к бассейну верхнего течения Ян-цзы-цзяна, или Ды-чю [Дре-чу, монгольское название – Мур-усу], как называют здесь эту реку тангуты. Восточное продолжение хребта Баян-хара служит таким водоразделом. На месте же нашего перехода значительных гор не было, так что перевал со стороны плато вовсе не заметен. Абсолютная высота этого перевала, как выше сказано, 14 700 футов.

Суровый климат. Погода, как и прежде, продолжала стоять отвратительная. Вообще в течение двух последних третей мая, проведенных нами на плато Северо-Восточного Тибета, лишь урывками перепадало весеннее тепло. Обыкновенно же стояли холода не только ночью, но и днем при ветре или облачности. Из записанных тогда нами метеорологических наблюдений видно, что, помимо безобразного для этого времени года мороза в 23 °C, термометр до конца мая ни разу не показывал на восходе солнца выше нуля, да и в 1 час пополудни только однажды поднялся до +17 °C; случалось же, что в это время температура не превышала +0,7 °C. Солнце, стоявшее близко к зениту, если выглядывало из-за облаков, жгло очень сильно, но его лучи, вероятно, вследствие разрежения воздуха, являлись весьма бледными, много похожими на свет полной луны; притом и ясное небо казалось голубовато-серым. Однако ясных дней мы наблюдали только 1, да 7 дней были ясны наполовину. По ночам же небо более очищалось от облаков.

В местностях, ближайших к Цайдаму, в атмосфере обыкновенно стояла пыль, но к югу от Одонь-тала этой пыли не замечалось, впрочем, воздух, быть может, очищался тогда чаще падавшим снегом. Во второй половине мая считалось 11 снежных дней и только однажды, да и то за перевалом к р. Ды-чю, шел дождь.

Первая гроза, довольно сильная, случилась вместе с метелью 20 мая; затем еще две небольшие грозы выпали до конца описываемого месяца. Вообще теперь, видимо, наступал период атмосферных осадков, столь обильных летом в Северо-Восточном Тибете. Быстрому образованию облаков способствовало и быстрое таяние выпадавшего снега под отвесными, почти солнечными лучами.

Ветры днем дули часто, но не имели какого-либо значительно преобладающего направления; притом достигали лишь средней силы. Обыкновенно ветер (всегда холодный) налетал порывами и несколько раз менялся в один и тот же день; по ночам большей частью было тихо. Сырость в почве и атмосфере к югу от Одонь-тала стояла очень большая. К северу же от этой котловины, по соседству с Цайдамом, как выше было говорено, гораздо суше; там и мото-шириков, вероятно по той же причине, несравненно меньше.

О тибетском медведе. Драгоценной зоологической добычей, которую мы приобрели при проходе через плато Северо-Восточного Тибета, были прекрасные, почти ежедневно в нашу коллекцию поступавшие, шкуры тибетского медведя (Ursus lagomyiarius n. sp.), открытого мною в 1879 г. и отчасти уже описанного в моем «Третьем путешествии». Теперь добавлю некоторые новые данные об этом животном.

Во всем Северо-Восточном Тибете, не исключая и горной области Ды-чю, названный медведь встречается часто, иногда даже и очень. Держится как в горах, так и в открытых долинах высокого плато в местностях совершенно безлесных, хотя не избегает и лесов в бассейне верхней Хуан-хэ и по р. Ды-чю, вообще в тангутской стране. Распространен, вероятно, во всем Северном Тибете, где нами был найден к западу до окрайних гор Лоб-нора, а к югу – за Тан-ла. Туземцами не преследуется. Наоборот, монголы Цайдама называют медведя тынгери-нохой, т. е. «Божья собака», и считают его священным животным; то же мнение отчасти разделяют и тангуты. У тех и других, равно как у китайцев, сердце и желчь описываемого зверя почитаются очень хорошим лекарством, вылечивающим даже от слепоты.

Нрав тибетского медведя трусливый. Только медведица от детей иногда бросается на охотника; самец же, будучи даже раненным, всегда удирает. Притом описываемый медведь и не кровожаден. Нам иногда случалось видеть этого зверя возле самого стада пасущихся куланов, которые не обращали даже внимания на опасного соседа.

Главную пищу тибетского медведя составляют пищухи (Lagomys ladacensis), которых он добывает из нор; затем копает и ест разные коренья; весной любит касатик, летом крапиву, не брезгует и рыбой, если удастся ее поймать. Крупных зверей не трогает, по крайней мере до тех пор, пока не представится удобный случай полакомиться больным или издохшим животным. Не давит также в местах, обитаемых тангутами, домашний скот, хотя бы баранов.

Цвет шерсти описываемого медведя весьма изменчив. В общем преобладает темно-бурый у самца и более светлый, белесый у самки; притом у последней шерсть всегда длиннее, мягче и гуще. Случилось мне видеть также почти черного самца и совсем сивую самку. Линяют тибетские медведи, как выше было сказано, очень поздно; даже в средине лета мы убивали экземпляры еще с хорошей зимней шерстью. Новая шерсть отрастает вполне также поздно – не ближе октября.

К этому времени медведи, как и у нас, делаются очень жирны; затем залегают в зимнюю спячку по скалам и пещерам в горах.[696] Из местностей Северного Тибета, ближайших к Восточному Цайдаму, медведи приходят сюда осенью есть сладко-соленые ягоды хармыка; объедаются ими до полного расстройства желудка.

При самке ходят обыкновенно два, реже один или трое молодых – нынешних или прошлогодних. Однажды осенью нами была встречена медведица с пятью медвежатами, часть которых, вероятно, она приняла к себе из сострадания. Самцы в качестве пестунов при медвежатах в Тибете не состоят. Рев описываемого зверя я слышал только от раненых экземпляров, да и то не громкий.

Не преследуемый человеком, тибетский медведь вовсе не осторожен; притом же он плохо видит; зато отлично чует по ветру. Заметив что-либо подозрительное, обыкновенно становится на дыбки. Ходит неуклюже, как и наш косолапый; при нужде бегает в галоп довольно быстро, но непродолжительно. Случайно разрознившаяся пара, или медведица от молодых, отыскивают друг друга по следу чутьем, как собаки. На рану этот зверь, как и у нас, весьма вынослив, в особенности от малокалиберных пуль Бердана. Тем не менее, при обилии медведей в Тибете их можно настрелять вдоволь. Так, однажды, именно в юго-восточной части Одонь-тала, с полудня до вечера, я убил трех старых медведей и трех медвежат, да еще трех медведей убили в то же время мои помощники. Случались и незабвенные для охотника выстрелы: дуплетом из штуцера Express я убил однажды на полтораста шагов большого медведя и такую же медведицу; или таким же дуплетом свалил на двести шагов пару старых аргали; или раз за разом, не сходя с места, убил медведицу и трех бывших с нею медвежат и пр. Притом охоты за более редкими зверями, как медведи или аргали, даже в Тибете весьма заманчивы, между тем на других здесь зверей, встречающихся на каждом шагу, почти не обращаешь внимания. Но что сильно мешает охотам в Тибете – это огромное поднятие страны над уровнем моря, вследствие чего в разреженном воздухе вскоре появляются у охотника при пешей ходьбе одышка и усталость, сплошь и кряду устраняющие меткость выстрела.