Словами огня и леса Том 1 и Том 2 (СИ) - Дильдина Светлана

А Кайе порой вглядывается в полукровку, словно чему-тоискал подтверждения.

Путь казался бесконечным… а впереди была еще Астала. Огонек не хотел думать, на что он себя обрек. И не только себя — близких. Жива ли бабушка? Наверное, да, Лачи еще не добрался до Тейит и доберется не скоро. Вряд ли отправил письмо с приказом. Он умен, ему нет нужды убивать пожилую целительницу, которую любят многие. Только вот вряд ли он просто смирится.

Но мерная рысца грис прогоняла дурные мысли, и подросток чаще начинал оглядываться по сторонам. То птицу высматривал в зарослях, то лемура, скользнувшего с ветки на ветку. Когда звезды высыпали на небо и над самой тропой протянулась другая тропа, светящаяся, разбили лагерь. Огонек телом устал больше, чем вчера, но на сердце было несколько легче — пока едут, все равно вряд ли что-то изменится. Он понимал, что в пути все еще может сбежать, раствориться в зарослях — наверное, его не станут искать, Тумайни не позволит терять время. Но понимал также, что не готов остаться один. Его одиночество всегда было вынужденным — раз даже рууна стали почти родными. А вот Астала… полукровка себя не обманывал — родного там нет.

Когда-то он с некоторой опаской, но жадно брал то, что Кайе в беспечности своей швырял под ноги Огоньку, не задумываясь о смысле и ценности; тот, кажется, готов был подарить найденышу Асталу — всю, и попробовал бы кто на пути стать. Теперь на вечернем привале Огонек смотрел на лицо былого товарища — язычки пламени едва освещали его, но порой выхватывали то одну, то другую черточку, окрашивая в оранжевый цвет. И так же, по частям, изучал его лицо — будто слепой наощупь.

— Хорошей игрушки из меня уже не выйдет.

— Что? — не расслышал Кайе, занятый собственными мыслями.

— Неважно.

В сумерках небо выплеснуло на землю очередные бочки дождя и вновь прояснилось. Ужин, как и весь день, прошел спокойно и мирно, однако стоило Огоньку одному оказаться в палатке, снова накатила безнадежная серая тоска. Сейчас хотелось не рыдать, а выть, пусть слышит весь южный лагерь, неважно. Но Огонек знал, что не издаст не звука. Высунулся наружу — показалось, так быстрее придет в себя. Прислушивался к далекому вою, к уханью сов снаружи. Кайе подошел, присел на сырую траву.

— Не спится?

— Как и тебе. Снова перекинешься и уйдешь в лес? Ты всегда теперь делаешь так?

— Нет, не всегда. Пройдет. Я слишком много выпустил огня там, в ущелье. В зверином обличье мне проще. А тут пламя постоянно хочет наружу, приходится его сдерживать.

— Как тогда, в Астале?

— Не так, но похоже…

Он помолчал, потом глянул в упор:

— Кем ты видишь меня?

Вопрос сбил Огонька с толку. Он тронул языком губы, обдумывая ответ. Стало не по себе.

— Я не могу тебе врать. Я не понимаю. Это моя вина в том, что Лачи придумал подобное — он видел, что я никак не забуду о нашем… прошлом. Но после всего… не знаю. Не спрашивай, — почти с мольбой поднял глаза.

И услышал:

— Ладно.

Потом Кайе резко встал и ушел. Огонек нырнул под полог, вытянулся на своем ложе, не гася лампу. Заснул.

В следующие дни он уставал настолько, что глаза закрывались сами, стоило оказаться в палатке, и потому не знал, уходит ли Кайе ночами в лес. А сам спал так крепко, что, кажется, загорись палатка, не пробудился бы.

Все прочие дни южане разговаривали мало — не до того было. Тумайни торопилась так, что и Толаи едва не взбунтовался. Похоже, он не был столь же охоч до верховой езды, как Лиана Икиари. Огонек и вовсе начинал уже с полудня мечтать о ночном отдыхе. Да и воздух становился все гуще, теплее, дожди шли реже, но дышать было труднее. Появлялся полузабытый запах болотной прели, смешанной с землей сброшенной листвы, которую еще не совсем скрыла новая.

Большинство из отряда даже на привалах не заговаривали с полукровкой — подумаешь, приблудился звереныш. Белка и белка рыжая, пусть себе скачет; одной грис не жалко. Но и плохо с ним обращаться не смели. А он не только горевал по утраченному, но и тяготился тем, что сам себя навязал.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

С Кайе в пути и на привалах говорили о том, что их окружало — оба не утратили любопытства и желания поделиться. Такое общение полукровка мог даже назвать приятным. Но предвидел, что на Юге будет куда сложнее, и предпочел бы вечно трястись в седле, чем наконец доехать.

**

Продолжать переговоры, расследовать смерть рабочих послы не стали — все были слишком обескуражены. Потом, вдали от заваленного ущелья, можно будет обдумать все и решить, кто на сей раз кому оказался должен.

Северяне свернули лагерь, оставляя добытчиков Солнечного камня трудиться по-прежнему. Южный прииск по-прежнему оставался мертвым. Может, Астала пришлет в Долину новых работников, раскопают новые колодцы. Неважно.

Лачи испытывал только досаду от того, что придется выслушать в Тейит, но не чувствовал себя побежденным. Полукровка выскользнул из рук словно смазанная маслом змея, зато Север и Юг увидели, что такое Дитя Огня — и не пострадали. Это многого стоит.

Кави встретил вернувшихся с таким лицом, словно уже умер пятнадцать раз. Кажется, только душевное потрясение мешало ему наброситься на Главу Хрусталя.

— Спасибо, ты прекрасно позаботился о своем подопечном! — бросил Лачи со всей яростью, какую сумел вложить в голос. Спрыгнул с грис и смерил Кави уничтожающим взглядом.

Тот растерялся. Он приготовился обвинять, а обвинили его.

Обратный путь начался в унынии, и погода не радовала — не сильные сочные капли дождя, а невнятная сырая взвесь, непонятно, с неба она спускалась или от земли исходила. Одолевала мошкара, и длиннокрылые птицы носились за ней низко — низко, чуть не задевая макушки и лица всадников. По такой сырости от мошки не помогал и травяной настой. Казалось, северяне возвращаются не домой, а спускаются куда-то в подземные безжизненные пещеры, чтобы вечно блуждать там в тумане.

— Мы ничего не понимаем, — виновато сказал Хараи, поравнявшись с предводителем. — Шику должен был следить за мальчишкой… Он знал, что все должно решиться сегодня.

— Просто недооценил, насколько эта маленькая дрянь изворотлива и хорошо умеет нырять в кусты, — не сдержался Лачи, но тут же снова заговорил взвешенно: — Мы все недооценили. Мальчишка выглядел наивным и неприспособленным, хотя все знаем, что он отлично выживал в лесу. Но все равно купились на якобы горячее желание быть среди нас. Да и жалкий вид, в котором его нашла Элати… в самом деле, он казался беззащитным и слабым. Я виню Шику, но… не до конца. Парень просто не ожидал очередного побега, особенно после того, что случилось днем.

— Почему он никого не позвал, остановить полукровку?

— Думаю, он отвлекся и обнаружил, что тот уже далеко, но не настолько, чтобы нельзя было вернуть. Шику опасался получить нагоняй — а может того, что группу людей мальчишка услышит. Ищи его потом в зарослях ночью! Но, видно, в пути Шику его потерял и уже думал только о том, чтобы найти. Сам был еще слишком молод… А потом, полагаю, заметил пламя, на которое и поспешил.

— Зачем он хотел убить полукровку?

— Не думаю, что убить. Шику был верным, но я порой считал его слишком добрым. Ранить, чтобы и тот, второй свалился с ним рядом. А там подоспели бы мы.

— Но все равно, пускай ранить — зачем?

— Не знаю. Может быть, они собирались уйти в южный лагерь. С полукровки сталось бы вновь побежать за своим дружком. Судя по тому, чью сторону он принял в итоге, так и было. Мда… я опасался этого, но был уверен, что родня, друзья, возможность обеспеченной жизни и достойного будущего перевесят.

— Он бы и впрямь все это получил?

— Какая теперь разница.

Лачи проводил взглядом силуэт большой птицы — в тучах не разобрать, кто именно. Орел, кессаль? Птица видит сейчас и южную кавалькаду.

Пусть едут, время у него еще есть.

**

Известия о том, что произошло в Долине Сиван, в Астале получили довольно быстро — Тумайни отправила голубя. Письмо было зачитано на Совете — вырвавшаяся из свитка стая шершней-убийц впечатлила бы меньше — а потом его отголоски гуляли по всем домам, где узнали новость.