Рокоссовский - Борис Соколов

Особый упор в приказе был сделан на сохранение материальных ценностей. Начальник тыла и интендант фронта получили специальный приказ: «принять все меры к выявлению и сохранению трофейного имущества», пресечь его «расхищение и сбыт на сторону».

Во исполнение этого приказа военный прокурор 48-й армии подполковник юстиции Маляров 23 января 1945 года издал предписание военному прокурору 194-й стрелковой дивизии, в котором ясно осудил злодеяния в отношении гражданского населения и военнопленных. Маляров обратил внимание на факты применения военнослужащими оружия «к немецкому населению, в частности, к женщинам и старикам» и на «многочисленные факты расстрела военнопленных» без каких-либо поводов, просто из «озорства». Он поручил военным прокурорам совместно с политаппаратом разъяснить военнослужащим армии, что уничтожение захваченного имущества, «поджоги населенных пунктов» представляют собой антигосударственное дело и что Красная армия не должна расправляться с гражданским населением, что применять оружие по отношению к женщинам и старикам преступно и за такие действия отныне будут строго карать. Маляров подчеркивал, что немецких солдат следует брать в плен, так как это ослабит сопротивление противника. Военным прокурорам поручалось немедленно организовать несколько «показательных процессов» над «злостными поджигателями» и мародерами (но не убийцами и не насильниками), объявив в войсках о вынесенных приговорах.

В «Пире победителей» Солженицын так пародирует приказ Рокоссовского № 006 («совсекретный Приказ по фронту. Ноль-ноль-семь»):

При выходе на территорию Восточно-ПрусскуюЗамечены в частях Второго Белорусского,Как в населенных пунктах, так и при дорогах,Происходящие при попущеньях офицерстваОтдельные пока что случаи — поджогов,Убийств, насилий, грабежей и мародерства.Всему начальствующему, всему командному составуВменяется в обязанность, дается правоВ частях своих, а равно и чужих, не проводя раздела,Для поддержанья воинской советской честиПодобные поступки пресекать на местеЛюбыми средствами вплоть до расстрела.

Дальше автор описывает недоуменную реакцию офицеров на приказ маршала:

Нержин (свистит)

Сильно! А как же быть с инструкцией ПолитотделаО нашей о священной мести?А как — посылочки? А батарейные тетрадиПод заголовком «Русский счет врагу»?

Майков

Ба-батюшки! Скажите Бога ради —Так я обоз Глафиркин вышвырнуть могу?

Нержин

Вот это здорово! Ивана заманили,Ивану насулили, Ивана натравили,Пока он нужен был, чтоб к Балтике протопать…<…> Солдат, с которым я лежал в болотах Ильмень-озера,Солдат, с которым нас в упор клевал одномоторный «Юнкерс», —Его — расстреливать? За то, что взял часишки «Мозера»?И даже пусть — что затащил девчонку в бункер?Прощаясь с жизнью там, в орловской ржи,В паленых запахах, в дыму,Я жал к земле его — не наша, может быть, лежи! лежи!И на него теперь я руку подыму?Вы перед наступлением не так ли непреложноПриказ оправдывали противоположный?

Разумеется, с такими настроениями как среди офицеров, так, и в еще большей степени, среди рядовых красноармейцев, приказ Рокоссовского, как и аналогичные приказы других командующих фронтами, требовавшие прекратить грабежи, насилия и убийства и грозившие самыми суровыми карами, вплоть до расстрела на месте, во многом оставались на бумаге. Среди военнослужащих царила круговая порука, и командиры всячески выгораживали своих подчиненных, обвиненных в преступлениях против немцев. Но важно здесь уже само намерение. Рокоссовский первым из командующих издал приказ, требующий прекратить насилие против мирного немецкого населения. И это совсем не случайно. Константин Константинович всегда щепетильно относился к вопросам воинской чести. Ему было очень больно, что его подчиненные совершали преступления против военнопленных и мирного населения. Рокоссовский всегда стремился вести себя по-рыцарски и считал, что нельзя мстить поверженному врагу. Только вот его генералы, офицеры и солдаты очень часто вели себя не как рыцари. Например, генерал К. Ф. Телегин, с которым они вместе прошли путь от Сталинграда до Вислы, позднее в Германии заболел «трофейной лихорадкой» и целыми вагонами гнал в СССР мебель и другое имущество. Когда его арестовали по «делу Жукова», незаконное присвоение трофейного имущества стало одним из пунктов обвинения.

Э. Бивор приводит следующий характерный эпизод: «10 апреля 1945 года Петр Митрофанович Себелев, ставший подполковником всего в двадцать два года, писал домой, что на фронте установилась необычная и поэтому пугающая тишина… А всего за два часа до того, как он взялся писать письмо, разведчики привели к нему пленного немецкого капрала. Тот сразу же спросил: „Где я нахожусь, господин офицер? В войсках Жукова или в банде Рокоссовского?“ Себелев засмеялся и сказал немцу, что он находится в войсках 1-го Белорусского фронта, которыми командует маршал Жуков. Но его очень заинтересовало, почему пленный капрал назвал части маршала Рокоссовского „бандой“. Немец ответил: „Они не соблюдают правила войны, вот почему германские солдаты называют их бандой“».

Очевидно, у армий Рокоссовского была дурная репутация в плане расправ над пленными. Однако в войсках Жукова с этим дело обстояло ничуть не лучше. Об этом свидетельствует, в частности, С. Вогулов: «…B русской армии было обыденным явлением расстрел пленных немцев конвоирами и „воинственными“ тыловиками… И после этого никакого приказа, никакого наказания. Можно привести десятки таких примеров, когда какой-нибудь разъяренный командир полка расстреливал лично сотни пленных, только потому, что какая-то шальная пуля убила его полевую жену. В этой последней операции (наступлению на Берлин. — Б. С.) на отношение к сдающемуся врагу тоже обратили внимание и строго запретили расстрел пленных. Но было поздно: немецкая армия сдавалась союзникам, а на нашем участке фронта она дралась насмерть».

Командир полка, лично расстреливающий сотни пленных, — несомненно, поэтическое преувеличение. Даже профессиональные ежовско-бериевские палачи, набившие, что называется, руку в своем ремесле, ежедневно расстреливали от силы несколько десятков. Например, 14,7 тысячи польских офицеров в 1940 году расстреливали на протяжении примерно 45 дней в трех местах, так что на каждый пункт расстрела в среднем в день приходилось немногим менее 100 человек — и это притом что в каждом пункте было по несколько исполнителей. Но действительно, все приказы о том, чтобы не расстреливать пленных, в Красной армии оставались пустым звуком, поскольку никто и никогда за расстрел пленных наказан не был.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});