Тьма сгущается - Гарри Тёртлдав

Лурканио тяжело поднялся на ноги и оперся о стол обеими руками, нависнув над Крастой. Полковник был ненамного выше маркизы, но сейчас отчего-то казалось, будто он смотрит на нее с горных вершин. Маркиза вздрогнула невольно. Никто из знакомых не вселял в нее такого ужаса.

— Если у вас хватит глупости повторить эти слова, — промолвил альгарвеец чуть слышно, — вы будете сожалеть об этом до последнего своего часа. Я понятно выразился?

«Да он сущий варвар!» — поняла Краста и вздрогнула снова.

Страх, как бывало с ней часто, превращался в похоть. Спальня оставалась единственным место, где Краста обладала хоть малой властью над любовником — и то слишком малой, меньше, чем над другими мужчинами. К счастью для ее самомнения, мысль о том что альгарвейца она попросту забавляет, никогда маркизе в голову не приходила.

— Я, — повторил Лурканио еще тише, — понятно выразился?

— Да. — Краста нетерпеливо кивнула и отвернулась.

Лурканио был женат — об этом Краста знала. Должно быть, супруга его в отсутствие мужа утешалась в родном Альгарве тем же способом, что господин полковник — в Приекуле. «Альгарвейская потаскушка», — мысленно припечатала графиню маркиза, не думая, как могут другие назвать любовницу полковника Лурканио.

— Ну, что-то еще? — поинтересовался Лурканио тоном, каким обычно давал понять, что у него много работы.

Вместо ответа Краста развернулась и вышла. Смеяться ей вслед, как бывало порой, полковник не стал, а, похоже, забыл об ее присутствии, едва Краста поднялась с кресла, что на свой лад было еще унизительней. Краста бурей пронеслась мимо капитана Градассо — тот попытался перевести на старокаунианский какой-то комплимент, но не успел.

С облегченным вздохом маркиза вернулась на свою половину особняка. Натолкнувшись по дороге на Бауску, Краста слегка помрачнела. Но ненадолго. Выдался отличный случай расплатиться со служанкой за то, что та осмелилась затащить в постель мужчину, которого маркиза предпочла бы своему нынешнему любовнику. Конечно, теперь ей придется самой содержать пащенка, но…

— Иди сюда! — распорядилась Краста. — У меня для тебя новость.

— Слушаю, сударыня, — осторожно произнесла Бауска.

— Твой дорогой капитан морозит пятки в ункерлантских снегах, — сообщила маркиза.

Бауска всегда была бледной. Забеременев, она выцвела еще сильнее — горничная была не из тех женщин, кто светится от растущей в них новой жизни. Но сейчас лицо ее сравнялось цветом со стеной.

— О нет, — выдохнула она.

— О да! И не вздумай мне тут в обморок падать — еще ловить тебя не хватало, не удержу. Я это слышала от самого Лурканио, а тот уже завел себе нового адъютанта — безмозглого хомяка, который бормочет что-то на старинный лад. Если захочешь и его пригласить к себе в постель, захвати на свидание словарик.

Теперь Бауска покраснела.

— Госпожа! — укоризненно воскликнула она. — Моско отправили на верную погибель — и это все, что вы можете сказать?

Краста не терпела сцен — разве что в своем исполнении.

— Может, он еще вернется, когда альгарвейцы наконец разгромят Ункерлант, — промолвила она, пытаясь успокоить или хотя бы заткнуть горничную.

К изумлению ее, Бауска расхохоталась хозяйке в лицо.

— Если бы альгарвейцы готовы были расправиться с Ункерлантом вот так, — она прищелкнула пальцами, — чего же они так боятся, когда их отправляют на запад?

— Ну как же! — возмутилась Краста. — Боятся, что не смогут и дальше оставаться в Приекуле!

Бауска закатила глаза.

Если бы не ее состояние, Краста самолично выдрала бы нахалку розгами. На конюшне. Поделом бы.

— Вон с глаз моих! — рявкнула маркиза, и Бауска поковыляла прочь.

Глядя ей вслед, Краста выругалась про себя. Что за нелепая мысль — будто альгарвейцы не смогут победить в Дерлавайской войне! Если уж они разгромили Валмиеру, то и с ункерлантскими дикарями расправятся в два счета… или нет?

Пытаясь рассеять смятение и тревогу, маркиза кликнула кучера и отправилась на бульвар Всадников — пройтись по салонам.

* * *

В Бишу весна приходила рано, но приход ее был отмечен лишь одной переменой — дожди, на протяжении осени и зимы изредка проливавшиеся с небес, прекратились вовсе. В любой другой стране погода сошла бы за жаркое лето. Но ветер, дувший с холмов на столицу зувейзинского царства, обещал жару еще более страшную. Хадджадж знал, что ветер сдержит обещание.

Сейчас, впрочем, его более волновали иные клятвы. Министр уже выпил ароматного чая с царем Шазли, закусил медовым печеньем и отведал финикового вина. Это значило, что, по древнему, как время, зувейзинскому обычаю пришла пора заговорить о делах.

— И что нам теперь делать? — поинтересовался Шазли.

Министр иностранных дел пожалел, что его сюзерен выбрал именно этот вопрос. Но Шазли был молод — вдвое моложе Хадджаджа — и требовал определенности там, где его министр давно оставил попытки ее добиться.

— Ваше величество, — со вздохом ответил старик, — безопасней всего было бы придерживаться нынешнего курса.

Царь поправил золотой обруч на волосах — свидетельство его положения. Единственное свидетельство: если не считать нескольких украшений и пары сандалий, больше на монархе не было ничего.

— И мы остаемся прикованы к Альгарве, — заметил он, поворочавшись на мягких подушках.

— Именно, ваше величество. — Хадджадж поморщился: положение это нравилось ему не больше, чем царю. — Но единственная альтернатива для нас — приковать себя к Ункерланту, а цепи короля Мезенцио длинней и легче тех, что готов предложить нам конунг Свеммель.

— Проклятие! Мы, зувейзины, — свободное племя! — взорвался Шазли. — Наши предки не потерпели бы рабских ошейников! Так почему терпим мы?

То была героическая версия зувейзинской истории. Хадджадж сам вырос на поэмах и сказаниях… но, когда он рос, Зувейза была провинцией — непокорной, понятное дело, но все же провинцией Ункерланта. А потом будущий министр получил превосходное образование в университете Трапани и несколько иначе стал смотреть на прошлое своего народа и вытекавшее из него настоящее.

— Ваше величество, вожди наших кланов так любят свободу, что даже сейчас с неохотой преклоняют колени перед вами, — ответил он. — Они скорей станут воевать друг с другом, чем прислушаются к совету оставить раздоры. Так и сумел завоевать нас Ункерлант: когда падала твердыня одного клана, остальные не объединяли силы против общего врага, а ликовали и глумились над поражением соседей.

— Не вполне понимаю, к чему это ты, — заметил Шазли.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});