Солнцеравная - Анита Амирезвани

отвечала она. — Я хожу по земле и дышу, в отличие от моего бедного отца и его несчастного сына. Едва могу осознать, что во дворце лежат трупы двух правителей, один — сына, который, возможно, убил своего отца, и второй — отца, чьи прежние союзники убили его сына. Я обратилась к Фирдоуси за наставлением, но нигде в «Шахнаме» не вспоминаются мне события, способные дать совет или утешить меня в моем горе.

— Повелительница, я помню, что где-то в середине был плач Фирдоуси на смерть его единственного сына. Припоминаете, как он перебивает свой рассказ, чтоб известить о своем несчастье?

— Помню. Это горчайшее изображение скорби, на которое способен человек такой личной сдержанности, но утешения тут никакого.

— Возможно, никакого и быть не может.

Она вздохнула:

— Нет, не может.

— Я полон надежды, что это ваша последняя печаль.

Она казалась такой юной и беззащитной, что я вспомнил ее брата Махмуда, когда он был совсем маленьким, и сердце заныло. Я скучал по нему.

В ее улыбке сквозила боль.

— Благодарю, но вряд ли это правда. Божьим соизволением Исмаил получит трон, однако какой ценой? Мой отец никогда не одобрил бы того, чтоб один из его сыновей был загнан и убит, словно кролик. Даже Исмаил, которого наш отец считал предателем, не был вышвырнут, как кусок гнилого мяса. Это позорное оскорбление, которое еще больше разбивает мое разбитое сердце.

— Повелительница, вы сделали все, что могли. То была воля Бога.

Она помедлила.

— Меня утешила твоя служба. Я хотела бы отблагодарить тебя за то, что ты сделал вчера.

Она протянула мне полотняный мешочек, в котором я обнаружил стопку синих шелковых платков с тончайшей вышивкой, которая изображала благо- родную госпожу на ковре под каштаном, углубленную в книгу. Мое сердце забилось: впервые Пери удостоила меня подарка из своих вещей. Отныне я мог носить с собой такой платок на случай, если он ей понадобится.

— Благодарю вас, повелительница. Ваше доверие переполняет меня радостью.

— Я слышала, тебя хотел убить один из людей Хайдара, но ты избежал покушения. Не знала, что ты так отважен.

Я поклонился, вспоминая, как беспощадно евнух Багой правил древней Иранской империей, сокрушившей даже могучий Египет.

— Мне может скоро понадобиться человек твоих качеств. Пока не появится Исмаил, все зыбко. Этим утром я написала ему и посоветовала скорее прибыть, чтоб знатные люди, чьи надежды не сбылись, не взбунтовались. Отнеси это послание моему главному гонцу и вели немедленно доставить.

В приемной Пери устроилась за решеткой. Перед нею толпился народ — от мальчишек-посыльных с письмами от хозяев до знатных людей вроде ее визиря Маджида, которого позвали первым. Он говорил пронзительно, задыхаясь, будто не мог успокоиться со вчерашнего дня.

— Достойная повелительница, двор в разброде. Многие из знатных, кто поддерживал Хайдара, бежали в страхе за свою жизнь. Те, кто остался, не знают, с кем говорить. Повара оставили поварни.

Брови Пери изумленно взлетели.

— Ступай к Анвару и прикажи ему отыскать главного повара. Их первейшая обязанность — немедленно восстановить работу дворцовых кухонь.

— Да, высокая повелительница, — отвечал Маджид, — но Анвар может не знать, от кого нынче получать распоряжения, когда шах мертв.

— Скажи ему, что его судьба зависит от отдаваемых мною.

Лоб Маджида пошел складками, губы скривились, прежде чем он выдавил:

— А-а-а… где ему получать деньги?

— Разумеется, из шахской казны.

— Но главного казначея нигде нет, чиновники с нужными печатями исчезли.

— Я найду этих людей и потребую их помощи, — сказала Пери. — А пока скажи Анвару, что я плачу из собственного кошелька.

— Но потребуется много серебра!

— Мой добрый визирь, похоже, ты не сознаешь, что я унаследовала свою законную долю состояния моего отца.

Маджид казался таким же растерянным, как человек, от которого безвозвратно умчались все его лошади.

— Но лишь вашему сиятельному отцу разрешалось…

— Не задерживайся. Тебе придется быть убедительным.

— И что же мне говорить?

— «Это приказ властителей Сефеви». Теперь иди.

Тон Пери был таким жестким, что все тело Маджида напряглось, как у полководца, получающего приказ на атаку.

Затем он поклонился в знак покорности. Пери выглядела непреклонной, как военачальник, и я, потрясенный, смотрел на нее. Хвала Богу! Она только что взяла бразды правления!

Я вышел в приемную, чтоб ввести следующего, и заметил, что толпа растет. Вопросы и требования были нескончаемы. Скажет ли она молитвы на погребении отца? Где погребут тело Хайдара? Как она защитит тех знатных, кто не принял в споре ничью сторону? Что будет с вдовами и детьми тех, кто погиб в стычках? Посоветует ли она сына близкого друга своего отца на высокий государственный пост при новом шахе? Один за другим люди просили о милостях.

К вечеру глаза Пери туманила усталость.

— Кто следующий? — со вздохом спросила меня она.

— Мирза Салман Джабири, глава шахских служб.

Он только что прибыл, но был одним из четырнадцати ближайших чиновников шаха, и потому я незамедлительно провел его к ней. Невысокий и худой, он тем не менее словно заставлял воздух вокруг себя твердеть от целеустремленности.

— А чего же хочешь ты? — фыркнула Пери. — Дела мастерских уж точно могут подождать.

Он был непоколебим:

— Точно. У мастеров все в порядке.

— Что же тогда?

— Ничего, достойная повелительница. Как верный слуга вашего покойного отца, я пришел спросить, могу ли я предложить свою помощь.

Пери недоверчиво подняла бровь:

— Так у тебя нет просьб?

— Никаких. Я просто желаю служить вам.

Пери шепнула мне: «Он единственный, кто остался мужчиной настолько, чтоб предложить свою помощь!» Заметив, как изменилось мое лицо, она тут же попросила извинения.

— С чего мне начинать? — спросила она у мирзы Салмана. — Всё в беспорядке. Где люди?

— Прячутся. Ждут. Тревожатся.

— Благородные мужи должны вернуться на свои посты, чтобы правительство действовало, пока не вернется Исмаил. Я желаю созвать собрание и отдать им распоряжения.

— Но только шах или великий визирь имеет право созывать собрание. Никто не может превысить их власти.

— Таких людей здесь нет. Что ты предлагаешь?

Шах Тахмасп так устал от великих визирей, что не позаботился назначить нового.

— Сказал бы, что это должен быть высокородный член дома Сефевидов, но не знаю, кто именно. Знатные сочли бы, что кто-то из царевичей. Если ваш дядя будет представлять вас, все будет в порядке.

На фарси нет различия между «он» и «она», что могло нас выручить в этом случае.

— Отличный совет.

— Кстати, у меня есть кое-что лишь для вашего слуха.

— Да?

— Чего бы вы ни задумали добиться на этом собрании, не полагайтесь на главного казначея. Я