Дьявольская Королева - Джинн Калогридис

Сестра увела девочек. Я не на шутку встревожилась. Что, если другая сестра видела незнакомца, который принес камень? Что, если Томмаса выдала мой секрет? Тогда повстанцы убьют меня или посадят в тюрьму похуже, чем монастырь Святой Катерины.

Бежали минуты. В коридоре раздались шаги, послышался незнакомый скрип кожаных сапог. «Повстанец! — подумала я в отчаянии. — Они пришли за мной».

Но человек, появившийся на пороге, ничем не напоминал Ринуччини и его солдат. На нем была тяжелая накидка из розового бархата, отороченного горностаем, и коричневый бархатный берет с маленьким белым плюмажем. Незнакомца украшала щеголеватая остроконечная бородка, а на плечи ниспадали длинные черные кудри. Он прижимал к носу кружевной платочек. Даже на расстоянии от него пахло розами.

Сестра Виолетта тихо сказала:

— Вот эта девочка.

И оставила нас вдвоем.

— Ух, — выдохнул незнакомец в кружевной платок. — Прошу прощения, но этот запах! Как вы его переносите?

Он опустил платок, снял берет и поклонился.

— Я имею честь общаться с Катрин Медичи, герцогиней Урбино, дочерью Лоренцо Медичи и Мадлен де ла Тур, графини Оверньской?

«Катрин» — так же говорил француз в моем кровавом сне.

— Да, это я.

— Я… ух! Я Роберт Сен-Дени де ла Рош, посол во Флорентийской республике по распоряжению его величества короля Франциска Первого. Ваша покойная мать была кузиной его величества. Вчера до нас дошли сведения, что вы, герцогиня, содержитесь в тяжелейших условиях. Неужели вы носите вот эту одежду, спите на этой кровати?

— Да, — подтвердила я, расслабив под передником кулак, в котором сжимала Крыло ворона.

Мне хотелось провести рукой по складкам его бархатной накидки, сбросить с себя колючее шерстяное платье и надеть красивую одежду, хотелось, чтобы Жиневра зашнуровала мне корсет и пристегнула рукава. Хотелось снова увидеть Пьеро. Но больше всего — поблагодарить тетю Клариссу за то, что меня отыскала. Последняя мысль едва не вызвала у меня слезы.

Лицо посла смягчилось.

— Как ужасно для вас, дитя мое. Здесь так холодно. Надеюсь, вы не подорвали здоровье.

— У нас чума, — сообщила я. — Многие сестры больны.

Он выругался на чужом языке. Кружевной платочек упал на пол.

— Аббатиса умолчала об этом! — воскликнул он, но быстро взял себя в руки. — Не волнуйтесь. Сегодня же перевезу вас из этого блошиного гнезда. Тут не место для кузины короля.

— Повстанцы не позволят мне уехать, — заметила я. — Они желают моей смерти.

Черная бровь посла лукаво приподнялась.

— Повстанцы желают спокойной республики, которой у них нет. Им нужна добрая воля короля Франциска, но они не получат ее, если не проявят уважение к его родственнице. — Гость снова поклонился. — Не стану медлить, герцогиня. В этом здании чума, а потому я должен действовать. Дайте мне несколько часов, и мы поселим вас в достойном доме.

Он направился к дверям, а я крикнула вслед:

— Прошу вас, скажите моей тете Клариссе, что я очень благодарна ей за ваш приход!

Посол остановился и недоуменно на меня посмотрел.

— Я с ней не общался, хотя постараюсь передать ей ваши слова.

— Но кто же прислал вас?

— Старый друг вашей семьи. Он уверял, что вы его знаете. Его зовут Руджиери. А теперь, герцогиня, позвольте мне удалиться, ведь чума быстро распространяется. Клянусь Богом, вы не проведете здесь больше ни одной ночи. Так что желаю всего хорошего, крепитесь.

— Непременно, — ответила я.

Однако как только в коридоре затихли шаги, я ударилась в слезы. Я плакала, потому что нашел меня и пожалел Козимо, почти посторонний человек, потому что помощь оказал он, а не тетя Кларисса. Я подняла с пола кружевной платок, утерла глаза и вдохнула запах цветов.

Я убедила себя, что Крыло ворона убережет меня от чумы и освободит из заточения, и решила всегда держать его при себе.

Но в то утро французский посол не пришел за мной. И днем никто не явился. Я сидела с другими девочками, шила саваны и была так возбуждена и рассеянна, что много раз укалывала иглой пальцы. К вечеру прекрасное настроение увяло. Что, если повстанцы не собираются потворствовать королю Франциску, как это представлялось господину ла Рошу?

Настала ночь. Я прямо в одежде легла на кровать подле Томмасы и уставилась в темноту, ловя каждый шорох. Минуло несколько часов, прежде чем я увидела снаружи свет лампы. Я поспешила в коридор и наткнулась на сестру Виолетту. Та слегка улыбнулась, заметив мое нетерпение, и жестом пригласила следовать за ней.

Когда мы оказались в ее келье, она надела на меня монашескую одежду и зимний плащ.

— Куда я еду? — попыталась я выяснить.

— Даже не представляю, дитя мое.

Сестра проводила меня к двери, выходившей на улицу. Должно быть, с другой стороны услышали наши шаги; раздался мужской голос:

— Она с вами?

— Да, — отозвалась сестра Виолетта и отворила дверь.

На мужчине был тяжелый плащ, на поясе — длинная сабля. За ним стояло четверо всадников.

— Сюда. — Мужчина протянул мне руку в перчатке. — Не открывайте лицо, идите быстро. Не привлекайте к себе внимание. Это опасно.

— Куда вы меня ведете? — заупрямилась я.

Он шевельнул усами.

— Скоро узнаете. Дайте мне руку. И больше никаких вопросов.

Я неохотно протянула ладошку. Он подсадил меня на лошадь, вскочил в седло позади меня, и мы отправились в путь вместе с его людьми.

Ночь была безлунной и холодной. Мы двигались по пустым улицам. На стук лошадиных копыт стены откликались эхом. Я пыталась сообразить, куда мы направляемся, но шерстяной капюшон ограничивал видимость.

Поездка продлилась всего четверть часа. Мы остановились у деревянной двери в каменной стене. Значит, меня просто заточат в другой монастырь. Я запаниковала, сунула руку под одежду и нащупала свой черный талисман.

Мужчина спешился и опустил меня на землю. Другой солдат забарабанил в тяжелую дверь. Через мгновение дверь тихо отворилась. Солдат втолкнул меня внутрь и запер за мной дверь.

Запах уксуса был таким терпким, что я зажала пальцами нос. Капюшон упал вперед и совершенно закрыл мне лицо. Чья-то холодная рука схватила меня и оттащила подальше от крепкого аромата. Спотыкаясь, я сделала несколько шагов и откинула капюшон.

Передо мной полукругом стояли двенадцать монахинь, высокие, грациозные, их черные облачения сливались с темнотой. Я видела только их лица, подсвеченные лампами. Дюжина улыбок, двадцать четыре добрых глаза.

Ко мне подошла самая высокая монахиня. Она была крепкой, широколицей, средних лет.