Рубикон - Наталья Султан-Гирей

— Западни можно было бы избежать, но у нас в Риме каждый чесоточный мешок с деньгами мнит себя Александром Македонским, и вот результат.

— Повсюду скорбь, — осторожно заметил его спутник. — Узнав о гибели Красса и нашей армии, Цезарь плакал навзрыд, как дитя...

— А в душе смеялся над вами. Смерть Красса расчистит ему путь. Поражение на Востоке подчеркнет успехи на Западе.

— Ты несправедлив.

— Просто я его лучше знаю, чем ты.

Скрибоний промолчал. Он не считал пристойным спорить с гостем.

Кудрявые стада барашков спускались к водопою. Патриций с любовью окинул взглядом свои отары. Недавно его будущий зять Секст Помпей, сын триумвира, прислал своей невесте из Иберии две дюжины чудесных тонкорунных овец.

— После суровых нагорий Иберийской земли овцам немного жарко в мягком тепле нашей Италии. — Либон озабоченно сдвинул мохнатые брови. — Но за ними хороший уход.

Кассий не слушал. Он напряженно вглядывался. Скрибоний с трудом повернул короткую шею и, побагровев от натуги, гаркнул:

— Разнять!

— Погоди, — остановил его трибун, — хорошо дерутся.

Возле дороги двое пастушат ожесточенно колотили друг друга. Один, высокий сухопарый подросток, с ниспадающей рыжей кудлатой гривой, старался градом ударов свалить с ног своего противника, маленького смуглого крепыша. Мальчик искусно защищался. Увертливый, мускулистый, он то подпрыгивал, то наступал сам. Блондин начал пятиться, но малыш сильным толчком головы в грудь опрокинул его и, вскочив на поверженного, быстро заработал обоими кулаками.

Кассий расхохотался:

— Так его! Так!

— Отпусти! — крикнул Скрибоний Либон.

Черноволосый пастушонок оставил жертву и подбежал к всадникам. От борьбы он разрумянился, и смуглая мордашка рдела, как спелое круглое яблоко. Кассий не сводил с ребенка восхищенных глаз.

— Опять, Агриппа, безобразничаешь, — сурово прикрикнул хозяин.

Потупясь, мальчик ничего не отвечал.

— За что ты его так? — Кассий швырнул золотой. — На! За победу!

Пастушонок на лету поймал монету и все так же молча заложил за щеку.

Либон слегка пощекотал провинившегося хлыстом.

— Трибун спрашивает — отвечай!

Агриппа упрямо молчал.

— Ну? — Хлыст задвигался энергичней.

— Не гневайся, господин! — Старый, лохматый, как нестриженый баран, пастух, весь коричневый от солнца и ветра, заслонил ладонью от бьющих в лицо лучей слезящиеся глаза и умоляюще взглянул на хозяина. — Германец пнул ногой котную козочку. Агриппа налетел на него... Ну, виданное дело, козу с козлятами во чреве бить? Варвар, ни людей, ни скота не жаль... Чужие ему здесь все...

— А ты хозяйское добро бережешь? — Кассий засмеялся. Острые зубы зло блеснули между узких сухих губ. — Мне б такого раба! Либон, продай мальчишку!

— Это не раб. Он работает по своей воле.

— По своей воле? — насмешливо удивился Кассий. — Да разве есть в Италии люди, что работают на других по своей воле?

— Отрабатывает долг!

— Нет, хозяин, — неожиданно перебил Агриппа, — долг я уже отработал, а теперь работаю за три обола в месяц!

— Ладно, не учи!

— Зачем тебе этот маленький наглец? Неужели рабов не хватает?

— Давно ты не был в Италии. По закону Юлия одна треть рабочих в латифундиях должна набираться из свободнорожденных нищих. Понимаешь, пока их отцы удирают от парфов, я обязан давать заработок этим дармоедам. Ступай, Агриппа. Чего стоишь как вкопанный на дороге?

Мальчик не шевелился.

— Отдай, хозяин, мои три обола...

— Сказано, потом...

— Второй месяц потом...

— Прочь, ненасытная тварь! — Скрибоний поднял хлыст.

Агриппа съежился, но не отступал.

— Отдай, хозяин, три обола...

— Мерзавец! — Скрибоний ударил лошадь. Сытый конек галопом промчался мимо маленького пастуха.

VII

Четверо девчушек, одна меньше другой, сжимая в руках деревянные ложки, толпились вокруг стола. Агриппа сосредоточенно хмурился, разливая дымящуюся похлебку по выдолбленным из камня мисочкам.

— Агриппина Примула! — он сунул мисочку в руки старшей девочки.

— Агриппина Секунда!

Вторая сестренка, плотная кубышка лет четырех, радостно потянулась к еде. Мальчик усадил ее на широкую скамью из дикого камня и поставил перед маленькой обжорой ее порцию

— Агриппина Терция и Агриппина Кварта, ко мне! — скомандовал глава семьи. — Я сам вас накормлю.

Агриппа посадил на колени двух самых маленьких и, строго соблюдая очередность, совал ложку в жадно раскрытые ротики. Когда Агриппина Секунда, в надежде выловить клецок покрупнее, запустила пятерню в мисочку старшей сестры, Агриппа больно щелкнул озорницу по лбу.

Насытившись, старшие девочки задремали. Малютки заснули тут же за столом. Агриппа осторожно отнес их в угол на ворох козьих шкурок, потом сгреб под мышки старших и, уложив рядом с сестрами, прикрыл обрывками походного легионерского плаща.

В очаге потрескивал огонь, мирно посапывали спящие дети. Агриппа перемыл посуду, аккуратно расставил убогую утварь на резных полочках и прислушался. Мать не возвращалась.

Мальчик присел на корточки у очага и, тяжело вздохнув, задумался. Второй год отец в походах. Младшая сестренка родилась без него. Сперва, как отец ушел на войну, все помогали. Благородный Скрибоний дал в долг мешок муки, но скоро муку пришлось отрабатывать. Мать не могла разорваться, ей хватало забот со своим полем, а Скрибоний требовал долг. Агриппа нанялся в пастухи к богатому патрицию. Он уже давно отработал этот проклятый мешок, а хозяин все не хочет платить.

Огонь в очаге вспыхнул и погас.

— Три обола, — прошептал ребенок в темноту. — Ну что ему стоит?..

Узкая полоса света упала на пол.

— Ты чего сидишь в темноте? Почему не спишь? — Мать повесила фонарик на клюшку.

Агриппа не спеша встал.

— Похлебка есть, теплая. Я укутал.

Женщина подошла к укутанному казанку и раскрыла его.

— Ты не ел? — Она пристально посмотрела на сына.

Мальчик отвернулся.

— Меня ж у хозяина кормят. Я сыт.

— Какое сыт? — Она прижала голову ребенка к груди. — Защитник мой! Хотя б отец вернулся! Не ругался лавочник, что опять задолжали?

— Нет, мама, я заплатил. — Агриппа рассказал о встрече с римлянином.

Мать напряженно слушала.

— Подальше от господ, сынок, и не бери от чужих людей денег, вернется отец — все у нас будет.

— Да, мама, свое все будет. — Агриппа обвил шею матери и прижался круглой крепкой щекой к ее костлявому изможденному лицу. — Знаешь что, пойдем завтра к трибуну и расспросим его хорошенько об отце.

VIII

Горы синели в небе. Казалось, лазурь сгустилась и обрела очертания. Ниже темнели скалы. Лесистых предгорий не было видно из окна виллы. Где-то неподалеку, в искусственном гроте, журчал ручей, доносился девичий смех, сливаясь своей мелодичностью с лепетом воды.

— Быстро идут годы, — вздохнул Скрибоний, — вот и дочь невеста.

— Сосватал молодому Помпею? — Кассий поковырял в зубах. — Надеешься пролезть в консулы... Теперь сводничество в моде.

— Ну что ты… Я не столичный житель. — Пунцовый румянец пробился сквозь загар на полных щеках землевладельца. — Конечно, каждому отцу приятно видеть свою девочку пристроенной.

Вошедший раб, перебив беседу, доложил, что Какая-то крестьянка с мальчиком спрашивает благородного трибуна. Глаза Кассия радостно блеснули.

— Пусть женщина подождет, зови мальчишку.

Стараясь ступать как можно степенней, поминутно оглядываясь на пыльные следы босых ног на разноцветной мозаике дорогого пола, маленький батрак вошел в атриум.

— А, это ты? — Кассий внимательно оглядел мальчика. — Подойди!

Он ощупал мускулы, похлопал по спине.

— Хорош, очень хорош. Сколько тебе лет?

— Двенадцать.

— Великолепно! Поедешь со мной в Рим. Я сделаю из тебя гладиатора.

— Мой отец легионер, — с гордостью ответил Агриппа. — Он ветеран Помпея и его клиент. А на арене сражаются одни рабы.

— Я куплю тебя. На что тебе твоя нищая свобода? Раб у хорошего хозяина сыт, нарядно одет, зимой в тепле, ничего не делает, а ты всю свою жизнь будешь батрачить...

— Нет, вернется отец.

— А если не вернется? — Патриций искоса посмотрел на маленького пастуха.

Пухлые губы дрогнули, но ребенок сдержался.

— Вернется, — тихо повторил он. — А мне нельзя оставить дом. Я старший.

— Друг, — обратился Кассий к хозяину дома, — позови его мать. Наверное, она сообразит, что ей выгодней.

Крестьянка смиренно остановилась у порога. На ней было надето ее лучшее платье и узорный платок, еще свадебный подарок ее милого.

— Господин. — Она с надеждой и страхом впилась глазами в трибуна. — Мой муж, легионер Випсаний Агриппа, сражался под твоим началом. Он жив?