Царичина - Владимир Симеонович Манчев

тип впустил заезжих купцов во двор, а затем проводил двух из них на террасу второго этажа, где важно восседали сам хозяин — желчного вида тщедушный мужичок с маленькими хитрыми глазками и янтарными четками в руке, толстая бабища, по всей вероятности жена хозяина, и столь же упитанный парень, неопределенного возраста, судя по выражению его лица, явно не отягощенный интеллектом.

Расточая любезности, изредка кланяясь, старший из купцов расхваливал свой товар — итальянский шелк, далматинское вино и, так сказать на сладкое, — пистоли. Вином никто не заинтересовался, к шелку проявила интерес только дородная жена сельского богатея, а вот пистоли пришлись по вкусу хозяину дома и его недалекому отпрыску, у которого даже слюни потекли (в прямом смысле слова!). Стороны уже готовились ударить по рукам, как внизу раздался какой-то шум, а потом женский крик. Все взгляды устремились во двор, где явно что-то происходило, даже угрюмый слуга отвлекся на пару мгновений. И этим сразу же воспользовался один из купцов, в руках которого оказались набитая шерстью подушка, на которой он только что сидел, и некий странный черный предмет. Хлопок и богач лишился своего телохранителя, а старший из купцов оказался за спиной его сына, завернув ему левую руку за спину, а к горлу приставив откуда-то появившийся нож. Раздался дикий визг жены богатея, переходящий, казалось, в ультразвук. Вероятно, именно он заставил чорбаджию действовать. Он даже успел схватить лежавшие перед ним пистолеты и направить их на так вероломно поведших себя купцов. Но больше ничего он сделать не успел, так как снова раздался хлопок и самый богатый человек в округе, которому никто не смел перечить, опутавший долгами как паук паутиной едва ли не каждого в этом, да и в соседнем селе, рухнул на дощатый пол террасы. Следующей жертвой лжекупцов оказался сын хозяина дома, которого они весьма недальновидно и непрофессионально оставили без присмотра, занявшись связыванием пышной супруги богатея. По всей видимости, чрезвычайная обстановка подстегнула его скромные умственные способности и казавшийся безобидным увалень схватил пистоли, навел их на купцов, возившихся с его ревущей как сирена и отчаянно брыкающейся мамашей, спустил курки. Дуплетом грохнули два выстрела… Но, как ни странно, нападавшие не пострадали, а только выругались, причем по-русски.

Да, в роли далматинских купцов выступили ваш покорный слуга и Владимир Первушин, который не преминул высказать все, что он думал о своем непрофессионализме, а также моей рассеянности в данном инциденте в самых красочных и преимущественно нелитературных словах и выражениях, говоря культурно. Но в оправдание Владимира Николаевича надо заметить, что пистолеты не были заряжены пулями, во избежание неприятных случайностей. Внезапно поумневшего наследника чорбаджии пришлось ликвидировать выстрелом в голову, так же, как и живую сирену, ибо свидетели в таком деле совершенно не нужны, да и нашим барабанным перепонкам угрожала вполне реальная опасность. Только после этого мы спустились вниз, посмотреть, как дела у нашего добровольного помощника Бориса — того самого возницы, который присоединился к нам после освобождения воеводы Вылчана.

Парень оказался не промах и сумел справиться с еще одним слугой-охранником Стояна, а попутно еще и нашел свою сестру — Румяну, похищенную какими-то разбойниками семь лет назад, еще девочкой, а теперь батрачившую на семью чорбаджии вместе с Василкой — бедной женщиной из этого села — и ее сыном Пенчо. Позже Борис признался нам, что дядя Велизар (младший брат его отца и гайдук) учил племянника борьбе и обращению с оружием. На вопрос Первушина, где сейчас его родственник, парень ответил, что не знает.

На мельницу мы вернулись уже поздним вечером, изрядно уставшие, навьюченные разным добром. Пришлось даже реквизировать подрессоренную повозку богатея (чему лично я, как человек не привыкший ездить верхом, был несказанно рад).

В общем и целом, прошедший день выдался хоть и весьма хлопотным, но очень удачным. Оставалось лишь отдать кое-какие распоряжения, распределить обязанности и наконец-то идти спать. Дядя Тодор сиял, как начищенный медный пятак, парни были на седьмом небе от счастья, даже помятый турками Вылчан приободрился и лихо подкручивал усы, только мой боевой товарищ был сосредоточен, задумчив и немногословен. И вот, когда мы перетаскали все трофеи в импровизированную оружейную комнату, отправили наших парней по домам и переселили спасенного воеводу к дяде Тодору, Владимир шепнул мне:

— Поднимемся в «оружейку».

Плотно закрыв за собой дверь, он подошел к низкому столику и поставил на него свечу в подсвечнике.

— Зажигай.

— Когда успел взять? — удивился я, щелкнув зажигалкой и кивнув на свечу.

— Только что. Батарейки беречь надо, неизвестно, когда отсюда выберемся.

— Это верно. Может, завтра опять попробуем?

— Как раз об этом я и хотел поговорить. ЭРУС твой как? Заряд не упал?

— Шокер-то? Да кто ж его знает. Хотя не должен бы разрядиться.

— Вот завтра и попробуем. — Владимир зевнул. — Укатали Сивку крутые горки.

— Думаешь, получится? — усомнился я.

— Должно. — и, помолчав немного, а затем снова зевнув, уверенным голосом повторил — Обязательно должно. А теперь отбой.

— Есть отбой, товарищ… Слушай, а какое у тебя звание? А то столько времени вместе с немецко-фашистскими… тьфу! Турецкими оккупантами воюем, а я даже не знаю, как к тебе обращаться.

— Майор.

— Есть отбой, тащ майор! — громким шепотом отчеканил я.

— Спи уже, борец с османским игом.

ГЛАВА V

На следующее утро, едва встав из-за стола, Первушин попросил дядю Тодора и еще бледного и слабого Вылчана подняться к нам в комнату. Закрыв дверь в импровизированную оружейку, Владимир объявил, что мы идем на разведку и, очень возможно, вернемся нескоро, а потому оставляем за старшего нашего гостеприимного хозяина, но как только Вылчан поправится, он станет полноправным воеводой до возвращения Первушина. Мельник был назначен его заместителем, да и от должности казначея его никто не освобождал. К тому же дяде Тодору было предложено перебраться с семьей в дом чорбаджии Стояна, ибо такая укрепленная база нам не помешает. Затем мы с моим боевым товарищем, попрощавшись с гайдуком и дядей Тодором, занялись приготовлениями к походу. Поскольку были шансы на успешное возвращение в мой мир или в мир Первушина (неизвестно, куда именно нас забросит переходник), то было решено прихватить с собой не только оружие — пару пистолей (я взял себе казнозарядный, со сменной зарядной камерой, затрофеенный у турецкого офицера), одно ружье, две пороховницы с порохом и десяток пуль с пыжами, два кинжала, пару ножей, саблю и ятаган, — но и немного денег: по пять золотых, пять серебряных и четыре медных монеты. А наш гостеприимный хозяин выдал нам полкаравая хлеба,