Царичина - Владимир Симеонович Манчев

подходящий момент, и шепнул Первушину. Мой боевой товарищ только кивнул головой и отвел возницу куда-то в лес. Спустя несколько минут Владимир вернулся один.

Умывшись в холодной воде мелкой речки, мы перекусили конфискованными османами у местных крестьян продуктами и растянулись на постеленных на траву рогожках. Сил не осталось даже на разговоры.

Отдыхали мы почти до вечера. Затем стали думать, как поступить с телегами. Поскольку освобожденный нами гайдук был еще слаб и путешествовать в седле ему пока не стоило, решили одно из примитивных транспортных средств взять с собой, выбрав повозку получше. В одной из них мы и наткнулись на страшную находку: в кожаном мешке лежала отрезанная голова четника Борислава. Обнаружившего ее Димитра вырвало. Не сдержался и еще кое-кто, в числе которых оказался, увы, и автор этих строк. Первушин приказал похоронить останки храброго борца за свободу с воинскими почестями, что и было сделано. Особенно сильное впечатление произвел на присутствовавших салют из двух кремневых пистолей в нашем с Владимиром исполнении.

Отдав последние почести герою, наш командир побеседовал с освобожденным нами гайдуком. А он оказался воеводой Вылчаном, известным в этой местности (представьте себе восхищение и гордость наших юных помощников!). Его маленькая чета была разгромлена регулярной османской частью, но воеводе с одним из четников удалось ускользнуть. Погоня отстала и был реальный шанс уйти, если бы не предательство пастуха, в хижине которого они решили передохнуть. Однако непрофессионализм османских вояк и боевые умения гайдуков привели к тому, что несмотря на почти шестикратное превосходство врага, турки потеряли троих убитыми и двоих ранеными. Но силы были слишком неравными, да и заряды для ружей и пистолей кончились. Тогда гайдуки с саблями в руках бросились на турок, не столько для того, чтобы нанести им урон, сколько для того, чтобы не попасть им в руки живыми. Борислав — четник Вылчана — был застрелен сразу, а сам воевода успел все же зарубить одного из осман, прежде чем получил удар прикладом сзади. А очнулся гайдук уже связанным.

«Да, ничто не ново под луною! — думал я, глядя на бледное лицо воеводы — Левского* предал его же соотечественник, Христо Ботева* застрелил тоже не турок. Надо бы с этим пареньком, что к нам напросился, еще раз потолковать. Да и немого не помешает проверить — вдруг он грамотным окажется и опишет в подробностях все наши геройства? Мало ли что…» Не успел я предложить это Первушину, как он сам подозвал к себе молодого возницу. По его словам, крестьяне были жителями одного из соседних сел. Турки просто заставили их везти своих убитых и раненых, вместе с плененным гайдуком, в ближайший конак — турецкое полицейское и административное управление. Естественно, бесплатно. Немого звали Колю и, к нашему счастью, писать и читать он не умел. Поэтому мы с чистой совестью решили его отпустить, дав ему еще одного коня, немного затрофеенных у турок монет и реквизированных османами продуктов. Только немой вдруг заупрямился: стал яростно что-то нам объяснять при помощи жестов, хватая то Первушина, то меня за руки, даже на колени становился, крестился и кланялся. И, кстати, он оказался не совсем лишенным дара речи — кое-что при желании можно было разобрать, да и Борис — возница, свернувший шею раненому турку — помог нам понять, чего так страстно хочет Колю, выступив в роли сурдопереводчика. Бедняга умолял нас взять и его, поскольку османы все равно его убьют, живет он бобылем, родственники его и знать не хотят, а нам он может пригодиться, ибо готов выполнять любую работу. Первушин внимательно посмотрел на меня. Ну и что в таком случае делать? Пожав плечами, я предложил взять и этого горемыку, поскольку, во-первых, нам нужны люди, во-вторых, так не останется никаких свидетелей уничтожения представителей османской власти и освобождения опасного государственного преступника — возница-то, конечно, немой но его возвращение в гордом одиночестве сразу же наведет на ненужные нам мысли, а в-третьих, практически безмолвный и неграмотный крестьянин может оказаться очень полезным в некоторых случаях.

По пути обратно нас ждал неприятный сюрприз: оказывается, чорбаджия Стоян, узнав от своего человека в селе о том, что мы отправились вслед за турками и плененным гайдуком, послал гонца к местному бею. Богатей был не дурак и сделал правильные выводы. Вот только нам это грозило крупными неприятностями. Вряд ли у здешней османской шишки много бойцов, мы бы и с ними справились, но одно дело где-то по дороге разгромить, фактически без свидетелей, случайно оказавшийся здесь отряд, списав все на гайдуков, и совсем другое — ликвидировать местное турецкое начальство. Именно поэтому Первушин отправил Христо и Румена на перехват гонца, а все остальные, отягощенные «обозом» из четырех дополнительных коней и телеги, на которой ехал освобожденный воевода, и трофейным оружием, неспеша отправились в село. Ничего достойного внимания или подозрительного по дороге не случилось.

Дядя Тодор очень удивился, увидев ставшего в здешних краях знаменитым воеводу Вылчана — как оказалось, он был с ним хорошо знаком. Гайдука разместили в той же комнате, которую уступили нам с Владимиром. Наши новоиспеченные четники уже ждали нас со связанным слугой богатея. Первушин, уединившись с пленником в сарае, вдумчиво с ним побеседовал, в результате чего мы получили ценные сведения, в том числе набросанный моим боевым товарищем план двора и дома чорбаджии. Пока продолжался допрос, все остальные чистили и заряжали оружие. Парни выглядели очень довольными и имели самый геройский и решительный вид. Еще бы — после стольких блистательных побед, богатых трофеев, освобождения местной легенды — воеводы Вылчана, создания самой настоящей четы у кого угодно из молодых людей этой эпохи самооценка поднимется на недосягаемую высоту. Ну а мы с гостеприимным хозяином, как люди взрослые и скучные, стали срочно готовить план по нейтрализации предателя Стояна.

Солнце уже начинало клониться к закату, когда в ворота богатого дома, окруженного каменной стеной выше человеческого роста, постучали. Хмурый, высокий, сутуловатый слуга с широкими, как лопаты, кистями рук неспеша подошел к устроенной в воротах дверце, приоткрыв ее подозрительно оглядел трех колоритно одетых визитеров и сиплым голосом грубо спросил:

— Чего надо?

— Добрй вечер, любезный! Мы купцы из Дубровника, торгуем вином, заморскими тканями да пистолями. Не желает ли твой хозяин что-нибудь купить? Товар у нас добрый. — слегка поклонившись, учтиво, но с достоинством, сказал один из купцов, одетый побогаче остальных.

— Пистолями, говоришь? — поскреб в задумчивости подбородок слуга. — Ладно, обождите, я хозяину скажу. — и закрыл дверь.

Ждать пришлось недолго. Все тот же угрюмый долговязый