Мое открытие Москвы: Новеллы - Евгений Иванович Осетров

на весь мир великолепием храмов.

Иконописцев, которых в Москве было великое множество, поражало и другое. Ни для кого не секрет, что великий Феофан и прославленный Рублев - противостоятели. Если бурный нрав византийца не знал предела, если седина его святых подобна пенящимся горным потокам, устремляющимся вниз, то московский художник был мягок, он любил нежные, почти прозрачные краски, лики на его иконах женственны, полны теплоты и кротости. Феофан весь в драматичных противоречиях - его образы каждую минуту ждут, что раздастся глас труб, зовущих людей на Страшный суд, где ни один грех не будет прощен; рублевские персонажи полны чистоты и согласного мироощущения.

…Московские изографы, отлично понимавшие толк в живописи, глядели на пылающий золотом иконостас, написанный Феофаном Греком, Прохором с Городца и Андреем Рублевым. Все были поражены. Прославленных мастеров как будто подменили. Трое неповторимых слились в одного. Конечно, руку каждого из художников можно различить. Но все понимают, что великому Феофану пришлось несколько смирить свой неистовый пыл. Его святые глядят уже не строго, по-византийски, - в них стало больше человечности и доброты.

Ученые до сих пор спорят, каковы были творческие взаимоотношения Феофана Грека и Андрея Рублева. Мы можем делать только предположения.

Нет никакого сомнения, что работа совместно с таким выдающимся мастером живописи и знатоком античной и византийской изобразительной культуры, каким был Феофан Грек, не могла не быть полезной для Андрея Рублева. Традиция - это не только продолжение, но и отталкивание. Лермонтов в своих творческих исканиях нередко противостоял Пушкину, но никто не продолжил пушкинский путь в литературе так, как Лермонтов.

Гармония Андрея Рублева противостояла трагической страстности Феофана Грека. Это не помешало Андрею Рублеву многому научиться у сурового византийца. А совместная работа по созданию иконостаса в Благовещенском соборе заставляет думать, что и неистовый Феофан не считал свою манеру письма единственно приемлемой.

На летописных страницах истории отечественного искусства имена Феофана Грека и Андрея Рублева навеки стоят рядом.

* * *

Что мы знаем о жизни Андрея Рублева?

Мало, но все-таки знаем. Биографические сведения о нем скудны. Нет даже точных дат его рождения и смерти. Видимо, он родился около 1360 года и прожил на свете лет семьдесят - семьдесят пять. Часто местом рождения называют Радонеж, что на дороге от Москвы к Сергиеву посаду. Недавно в Ярославле нашли запись о том, что Андрей Рублев был похоронен в Андрониковой монастыре.

Юность живописца совпала с величайшим событием на Руси. Росистым осенним утром встало солнце над рекой Непрядвой и осветило Куликово поле. У русских людей в ту пору не было более важной исторической задачи, чем сбросить ненавистное монголо-татарское иго. Выйдя навстречу полчищам Мамая, русские люди ощущали свою правоту. «Злочестивый и поганый хан» Мамай, по словам летописца, пришел на Русскую землю, как змея ко гнезду. И была на Куликовом поле «брань крепка зело и сеча зла». В воинской повести того времени говорилось, что русские войска вступили на поле брани, как сильные тучи, их оружие блистало, как молния в день дождя, головы же вражеские, как камни, валились, и трупы поганых лежали, как посеченная дубрава. Летописцы донесли до нас имена простых людей - героев Куликовской битвы. Это Юрий Сапожок, Васюк Сухоборец, Семен Быков, Гридя Хрущ и другие ратоборцы. Летописец, не скрывая торжества, писал, что «нечестивый Мамай без вести погиб… Великий же князь Дмитрий Иванович возвратился с великою победою… и бысть тишина в Русской земле».

Действительность была неизмеримо сложнее, чем это рисует средневековый хронограф, и княжение Дмитрия Донского можно назвать тишиной с очень существенными оговорками. Куликовская битва знаменовала лишь начало освобождения - впереди лежали и новые сечи, и пожары, да и несчетные междоусобные схватки.

Главное было не в военной победе. Народ уверовал в свою силу. Если до Куликовской битвы простые люди, услышав слово «набег», теряли дар речи, хватали на руки малолетних детей и бежали в леса, служившие единственной защитой от кочевников, то теперь пробудилась страстная воля к сопротивлению. На старых пепелищах поднялись новенькие срубы, отливавшие золотом. По людным городам и тихим весям застучали топоры. Началась пора общего подъема национального самосознания, радостного и уверенного созревания сил народа, таившихся под спудом.

Был ли Андрей Рублев участником сечи в устье Непрядвы? Мы не знаем. В конечном счете, это не так важно. Но как Пушкин был отдаленным, но мощным народным эхом петровской эпохи, так и Андрей Рублев в творениях своих выразил настроения, овладевшие русскими людьми после того, как отзвенели мечи на Куликовом поле. Народ осознал свою силу: «С тех пор Москва основалась, и с тех пор слава великая».

Начальный период блистательного пути Рублева неотделим от Троице-Сергиева монастыря, откуда ратники Дмитрия Донского выступили в свое время в поход, закончившийся встречей с ордами Мамая. Ведь именно основатель монастыря Сергий Радонежский был духовным вдохновителем разгрома вражеского войска. Десятки лет кропотливо и мудро сеял выдающийся философ и духовник в сердцах людей зерна победы. Это он громогласно, в присутствии войск и народа, предсказал победу русского оружия и тем заставил Дмитрия выступить в поход.

В личной жизни Сергий Радонежский отличался исключительной скромностью, приветливой мягкостью и трудолюбием. Подвижнически настроенный игумен заставлял послушников работать в поле или в огороде, питаться за общим «растительным столом». Недаром говорилось: «Щи да каша - пища наша». Принимать какие-либо дары для себя было запрещено. Кому такие суровые порядки не нравились, могли идти на все четыре стороны. Сам настоятель косил сено, копал грядки, столярничал, ходил в поношенной одежде, в самодельной обуви. Он постоянно был готов прийти на помощь человеку - вдове, сироте, обездоленному судьбой. Молва о подвижнике, как свидетельствуют современники, разнеслась далеко за пределы монастыря. Один крестьянин пришел в обитель, чтобы посмотреть на Сергия. Мирянину сказали, что игумен за кельей, в огороде. Крестьянин пошел туда и не увидел никого, кроме копавшегося в земле чернеца. Крестьянин рассердился, решив, что над ним подшутили. Велико же было изумление пришельца, когда он убедился, что возделывал землю прославленный мудрец, за советом к которому приходили самые знатные люди. Об этом случае рассказал в сочинении Епифаний Премудрый. Конец жизни игумена был столь же необычным, как и вся сто деятельность. Видя, что в людях царит неправда, что он бессилен бороться с существующим злом, Сергий принял обет молчания. Что бы ни происходило, он, в недавнем прошлом пленительный собеседник и оратор, молчал. Его молчаливая смерть потрясла окружающих.

Трудно сказать, застал ли чернец Андрей Рублев в монастыре Сергия Радонежского. Но с его учениками и