Альдабра. Черепаха, которая любила Шекспира - Сильвана Гандольфи

Да и потом, на второй этаж ей не забраться, а первый этаж может затопить наводнение.

Мы двинулись на лужайку. Поросший изумрудно-зеленой травой холмик возвышался на добрых три метра. Вряд ли вода сюда доберется. Да и лучшего места все равно не найти. Лужайка превратилась в болото. Барахтаясь, я подталкивала бабушку к самой вершине холма. Казалось, черепаха понимает, что я делаю.

На вершине было сухо. Совсем выбившись из сил, я упала на свежую, чуть влажную траву.

— Бабушка, не засыпай опять. Скажи мне что-нибудь, умоляю!

Черепаха повернула ко мне свою головку. Казалось, она улыбается. Бабушка фыркнула.

— Спасибо, Элиза, ты спасла мне жизнь, — послышалось мне.

Только у меня отлегло от сердца и я вздохнула с облегчением, как из дома послышался какой-то шум. Я подняла голову и различила какое-то движение за распахнутой дверью. Кто-то следил за нами из дома!

Уверена, что я видела какую-то тень.

— Кто тут? — крикнула я.

Бабушка Эя рядом со мной фыркнула, вытягивая шею.

И вот тень выскользнула из-за двери. Она шла к нам, поднимая резиновыми сапогами высокие брызги. Вода доходила до колена, почти касаясь края сапог, и замедляла движения.

— Мама… — прошептала я и встала как вкопанная, тупо глядя, как она приближается походкой аиста: ноги приходилось поднимать все выше, чтобы преодолеть сопротивление воды, залившей лужайку. По мере того как мама приближалась, на ее лице застывало выражение такого изумления, такого ошеломленного удивления, что я не смогла удержаться от смеха.

Глава тринадцатая

Она остановилась в метре от нас и с ужасом уставилась на меня, старательно избегая взглядом гигантскую черепаху.

— Я не могу найти бабушку Эю, — едва слышно прошептала она. — Дома ее нет.

Я перестала смеяться.

— Почему ты здесь? — спросила я, вдруг осознав, что мама пришла искать бабушку, нарушив запрет.

Ответа я не ждала. Скорее, возмущенных вопросов о моем странном друге. Было заметно, что мама взволнована. Но она продолжала упорно не замечать черепаху, будто та была невидима.

— Ты умчалась как одержимая. Я не могла сразу пойти за тобой: надо было срочно спасать от наводнения газеты. Когда ты удрала, я так и подумала, что ты побежала к бабушке, и, покончив с газетами, решила тебя догнать. В доме бабушку я не нашла. Пойми меня, Элиза, я очень скучаю по своей маме. Знаю, она не хочет меня видеть, но дай мне всего секундочку. Я поздравлю ее с Рождеством и сразу уйду. Где она? Скажи честно: она спряталась, когда увидела меня?

Я попыталась рассуждать здраво. Сейчас не самый подходящий момент для того, чтобы рассказывать маме историю про черепаху. Поэтому я стояла как истукан и глупо улыбалась. Может, черепаха действительно невидима для всех, кроме меня.

Бабушка Эя, как обычно, громко фыркнула и зашевелилась. Мама, будто против воли, отвела от меня глаза и взглянула на черепаху.

— Об этом поговорим дома, — начала было она строго. Но тут же обескураженно замолчала. Теперь на ее лице было написано почтительное изумление.

— Какая огромная! Просто гигантская! Что-то в ней есть знакомое… Будто я уже ее где-то видела. Элиза, почему ты врала мне? Ты же клялась и божилась, что выдумала ее. Зачем?

Я промолчала.

— Она смотрит на меня, как будто… Где ты ее нашла?

Бабушка Эя пристально смотрела на маму. Ее глаза необычно блестели — прямо по-человечески. На минуту воцарилась тишина. Потом черепаха подняла левую лапу и величественно коснулась своей головы. Она так и замерла — с лапой на голове, глядя на маму. Словно в трансе, мама шагнула к черепахе и присела — так что ее лицо оказалось на уровне бабушкиной головки. И тут черепаха широко зевнула.

— О господи! — вырвалось у мамы. — О господи! Нет! Этот запах…

Я поняла, что она почувствовала аромат плюмерии и пряностей, и одновременно подумала, что черепаха зевает не просто так. Это был знак того, что бабушка буквально умирает с голоду. Еще бы: она не ела много неделей кряду!

Что же ей предложить? В огороде должна была еще остаться капуста.

— Мам, я пойду поищу ей чего-нибудь поесть. Сейчас вернусь.

Мама, казалось, меня не слышала, но черепаха явно была довольна. А еще в ее темных глазках я заметила крупные слезы.

Барахтаясь по щиколотку в воде, я побежала с холма вниз на поиски капусты и морковки. Я поспешно выдергивала полузатонувшую морковку с комьями вязкой земли, прилипшей к корням. Капуста была немного пожелтевшая, а морковка наполовину гнилая. Но выбирать было не из чего.

Через три минуты я уже вернулась.

Ни мама, ни бабушка не сдвинулись с места, но что-то изменилось. Мне показалось, что они стоят еще ближе и даже касаются друг друга. Дотронувшись до прохладной черепашьей кожи, мама задрожала.

Я положила на землю корм, но они этого даже не заметили. Обе что-то невнятно бормотали. Потом мама добавила к бессвязным звукам несколько слов. Это были оборванные восклицания. Я с трудом могла разобрать их. Вдруг они стали более связными — поток коротких фраз.

«Это ты! Это ты!.. Этот твой жест: прижать руку к голове… Когда я была маленькой, ты всегда так делала, когда я тебя смешила! Я говорила: „Мама, зачем ты кладешь руку на голову?“ А ты каждый раз отвечала: „Чтобы не спугнуть счастье. Оно улетит, если его не удерживать“. Ох, мама! И эти твои духи „Дикая свежесть“… Ты сама стала дикой… В конце концов ты добилась своего, правда?» — со смехом бормотала мама, поглаживая черепаху и наклоняясь к ней, чтобы коснуться губами макушки.

Я не верила собственным глазам. Как это так? Значит, все мои страхи оказались необоснованными? Мама мгновенно узнала бабушку? Ей хватило трех минут? Как там говорят: кровь не вода?

Казалось, в маме вдруг проснулось нечто, переменившее ее взгляды на жизнь. Прошлые страхи, всегда заставлявшие ее яро отрицать все необычное, вдруг рассеялись.

Черепаха, казалось, простила маме все.

«ДАЙ-КА НА ТЕБЯ ПОСМОТРЕТЬ. ТЫ НЕ ОЧЕНЬ ИЗМЕНИЛАСЬ ЗА ЭТИ ГОДЫ», — бормотала она, фыркая и шипя.

— Что? Что ты хочешь сказать? — Мама не понимала ее. Да и как она могла ее понять? Чтобы наладить с бабушкой общий язык, мне понадобилась уйма времени, да и то удалось мне это только благодаря Шекспиру.

— Она говорит, что ты совершенно не изменилась, — объяснила я, решив побыть переводчиком.

— Не могу сказать того же о тебе! — воскликнула мама, полусмеясь, полуплача.

— Знаешь, сколько живет Geochelone gigantea? — сказала я, повернувшись к маме. — Целых сто пятьдесят лет и даже дольше. Так что бабушке Эе нет нужды скоро умирать, правда, бабушка?

Черепаха кивнула с величавой медлительностью.

— Да, но… Что это за жизнь?

— Черепашья жизнь!

— Почему ты мне ничего не сказала? Почему?

Я пожала плечами. Конечно, она прекрасно знает, почему я ей об этом не рассказывала.

— Сколько времени она в этом состоянии?

Пока бабушка Эя с жадностью поедала капусту, я рассказала маме о долгом неуловимом превращении и о том, как радовалась бабушка этим переменам.

— Разве ей не холодно зимой? Мне кажется, в Венеции черепахе не место… Тут так сыро!

— В том-то и дело, — согласилась я, глядя, как бабушка уничтожает последнюю морковку. — Она все время впадает в спячку.

— Нужно отвезти ее куда-нибудь… В подходящее для нее место!

— Только не в зоопарк! — испуганно воскликнула я. — И не в сумасшедший дом, мама!

— Нет-нет, что ты…

Бабушка Эя гневно фыркнула. Мама повернулась к ней.

— Я совсем не это имела в виду… Нет-нет!

— И не в дом престарелых, — добавила я.

— Я не хочу снова потерять ее. Давай принесем ее к нам домой. Прогреем как следует чердак — он просторный, к тому же там есть терраса. Ей будет тепло и уютно, и она останется с нами навсегда. Правда ведь, ты хочешь жить с нами, мама?

Бабушка в нерешительности покачивала головой из стороны в сторону. Потом что-то пробурчала.

Согласна.

— Надо отвести ее домой… Срочно! Но как? Что скажут люди, если увидят нас на улице?

Черепаха издала какой-то звук. На этот раз я ее не поняла. Она фыркнула и повторила отчетливее.

— На лодке. Она говорит, чтобы мы отвезли ее на лодке до самого дома, — перевела я. — Надо поторапливаться, мама, потому что от холода она может снова впасть в спячку.

— Да, лодка… Но где ее взять?

— Я пойду поищу, — предложила я. — Здесь на Челестии живет человек, у которого большой ялик.

— Лучше я пойду с тобой, вдруг он не захочет тебе его одалживать.

— А бабушку мы оставим одну? — нерешительно спросила я, глядя на черепаху.

— Иди-иди, не волнуйся, Элиза. Я не засну, — ответила бабушка, покачивая головой.

— Что она говорит? Что она говорит? Почему ты ее понимаешь, а я нет? — Мама волновалась. Она машинально искала сигареты и не находила их.