Сиротка. Нежная душа - Мари-Бернадетт Дюпюи

Лора в замешательстве посмотрела на Шарлотту. Эрмин поняла намек и предложила своей подопечной прогуляться в соседнюю гостиную, где на столиках для посетителей были разложены самые разные журналы.

— Мы закажем горячий шоколад, — пообещала молодая женщина.

Девочка сообразила, что разговор матери и дочери не предназначен для ее ушей.

Как только они остались одни, Лора добавила:

— Я много думала о твоих перспективах в качестве оперной певицы и вдруг поняла, что существует еще одна проблема. Я отчего-то стала очень раздражительной, я ни в чем не уверена. Если быть краткой, постоянное присутствие Ханса меня угнетает. Живя в отеле, я буду сама решать, как мне провести вечер, а может, и дневные часы. У меня четкая цель: сохранить репутацию.

— Но все ведь знают, что вы обручены и скоро поженитесь! — удивилась Эрмин. — Только что, на набережной, вы держались за руки. Или он тебе наскучил?

— Нет, не все так плохо! Просто у меня появились сомнения насчет обоснованности нашего будущего союза. А держать его за руку — это мелочь, ведь дороги скользкие и поддерживать друг друга вполне нормально. Как бы то ни было, несколько дней одиночества помогут мне разобраться в своих чувствах. Эрмин, дорогая, меня мучит совесть. Не я воспитывала тебя; ты росла, ожидая возвращения родителей, была вынуждена во всем покоряться сначала монахиням, потом Жозефу Маруа. А теперь я терзаю тебя разговорами о карьере, об успехе. Внезапно я осознала свою неправоту, и мне стало стыдно, что я так плохо с тобой поступаю. А ведь я всего лишь бедная бельгийская эмигрантка! И не заслуживаю состояния, которое унаследовала от Фрэнка. Временами мне хочется раздать все деньги, чтобы они не принесли мне несчастья. Я не забыла о том, что Фрэнк Шарлебуа хотел развестись со мной, когда ко мне вернулась память. Ему помешала только внезапная смерть. Если бы не его кончина, мне пришлось бы самой зарабатывать себе на хлеб.

— И ты не смогла бы заплатить за операцию Шарлотты и поселиться в Валь-Жальбере, — сказала Эрмин, пытаясь успокоить мать.

Лора дрожала, несмотря на то что в гостиной отеля было очень жарко. Как признаться дочери, что она бежит из этого призрачного поселка, от этих бесконечных снежных просторов, окружающих красивый дом, некогда принадлежавший интенданту Лапуанту? Ей больно видеть монастырскую школу, потому что каждый раз она вспоминает вечер января 1916 года, когда Жослин Шарден приехал сюда, чтобы положить их дорогую Мари-Эрмин на порог жилища монахинь. Ночью она часто не могла заснуть, думая о трагической судьбе своего первого супруга, опасаясь ощутить его замогильное дыхание на своей шее или на лбу, как только гасла прикроватная лампа. Поэтому она искренне верила, что, поселившись на неделю или две в «Château Roberval», сможет от всего этого отдохнуть.

— Мама, умоляю, вернемся домой! Мне без тебя, без наших разговоров будет так тоскливо!

— Нет, Эрмин, я приняла решение. Мирей обрадуется возможности поболтать о всяких пустяках с тобой и Шарлоттой. Бетти станет тебя навещать. На что тебе жаловаться? У вас с Тошаном будет целый дом для двоих!

Молодая женщина, которая не знала истинную причину тревоги матери, уже была готова пообещать, что весной поедет на прослушивание в Квебек. Но тут вернулась Шарлотта, и она передумала. Вошел официант с подносом. В белых фарфоровых чашках дымился аппетитно пахнущий напиток. Какое-то время они молча наслаждались теплым шоколадом. Наконец Лора поставила чашку на стол и сказала, обращаясь к Эрмин:

— А вот и мсье Дюплесси! Он остановился в Робервале, вероятнее всего, в компании возлюбленной.

— Я встретила его на набережной, перед началом гонки, — ответила молодая женщина. — Он кажется мне немного странным — его повадки, манера говорить…

— Это правда, он не похож на тех, с кем нам доводится общаться, — признала Лора.

Эрмин погладила мать по запястью.

— Мамочка, дорогая, вернемся в Валь-Жальбер, прошу тебя!

Октав Дюплесси поприветствовал их, приподняв шляпу, и направился к главной лестнице. Эрмин с Лорой даже удивились, что он не подошел поговорить с ними.

— Не так уж сильно он во мне заинтересован, — заметила Эрмин, единственной заботой которой в эту минуту было вернуть Лору «в лоно семьи».

На деле все было наоборот. Импресарио поднимался по красным бархатным ступенькам и думал о том, что нашел редчайшую жемчужину, из которой сделает диву. Он подождет; эту влюбленную супругу и мать нельзя брать нахрапом.

«Она от меня не уйдет», — подвел он итог размышлениям, поднявшись на свой этаж.

Между тем Лора, вняв мольбам дочери, согласилась отложить на время свое пребывание в Робервале. Эту «победу» Эрмин удалось одержать с помощью простейшего логического довода.

— Неужели ты всерьез полагаешь, мам, что Ханс сможет собрать для тебя чемодан? Если ты хочешь пожить здесь несколько дней, сделай это, но не в такой спешке! Лучше собраться как следует.

— Ты права, — признала ее мать. — Боже мой, в свои восемнадцать ты более рассудительна и благоразумна, чем я.

Эрмин посмотрела на красивое лицо матери.

«Буду ли я такой же через двадцать лет? — подумала она. — У мамы молочно-белая кожа и несколько незаметных морщинок. Но она выглядит такой грустной!»

Вошел Ханс Цале. Бедолага, он сильно продрог.

— Вы оставили меня замерзать на ледяном ветру, дамы, — сказал он с натянутой улыбкой. — Я ждал, ждал, но обо мне, наверное, все забыли. Эрмин, похоже, участники гонки возвращаются. Слышен собачий лай, и какой-то паренек уверяет, что видит вдалеке первую упряжку.

— Мама, пожалуйста, пусть Мукки побудет с тобой в тепле, — попросила молодая женщина. — Я хочу это увидеть!

— Я тоже пойду! — заявила Шарлотта, вставая. — Я точно знаю, Тошан приедет первым!

Взявшись за руки, они побежали на набережную. Закат окрасил замерзшее озеро в багряно-алые тона. Небо, снова чистое, казалось пламенеющим. Это зрелище очаровало Эрмин. Она ощутила себя крошечной и незначительной в сравнении с грандиозной магией природы. Шарлотта стояла рядом, широко распахнув удивленные глазенки. Никогда еще она так не радовалась, что снова может видеть.

— Посмотри, Мимин, посмотри туда! — закричала она. — Там две упряжки!

Пожилая дама, присутствовавшая при старте, остановилась рядом с ними. Бобровый капор покрывал ее убеленную сединами голову.

— Мой Гамелен придет первым! — объявила она. — Этот молодой индеец слишком хилый и щуплый! А его собаки доброго слова не стоят!

— Мой муж — хилый?! — возмутилась Эрмин. — Вот уж нет!

— А, так это твой муж? — переспросила пожилая дама. — Гамелен — мой племянник, сын сестры, она на двенадцать лет младше меня. Тебя я узнала, моя девочка. Ты пела в церкви в день ее открытия. Ты ведь из Валь-Жальбера?

— Да, мадам!

— Берта, зови меня Берта! Я произвела на свет одиннадцать ребят, но больше всех люблю племянника Гамелена.

Эрмин вежливо кивнула. Глаза ее были устремлены к темным точкам, движущимся на фоне розовато-белого снега, в которых уже можно было угадать собак и стоящих на полозьях саней мужчин. Послышались крики — погонщики подбадривали своих выбивающихся из сил животных. Эрмин показалось, что в мужчине, который собирал ставки, она узнала старшего мастера лесопилки в Ривербенде, где сейчас работал Тошан.

Старая Берта со смешком пожала ей руку.

— Смотри-ка, мой Гамелен обошел твоего индейца!

— Ни за что! — воскликнула Эрмин. — Дюк! Давай, мальчик, давай!

Немногочисленные зрители, собравшиеся, чтобы увидеть финиш гонки, тоже стали кричать, подбадривая своих фаворитов. Показалась третья упряжка. Шарлотта хлопала в ладоши, разделяя всеобщее волнение. Теперь любой мог разглядеть напряженные лица Тошана и его основного соперника. Их собаки задыхались, раскрыв устрашающего вида пасти, вывалив языки.

«Тошан непременно придет первым! — сказала себе Эрмин. — Если он проиграет, то будет в плохом настроении много дней! Но нет, ведь у него сани моего отца, он не может проиграть!»

Воспоминание о Жослине взволновало ее. Она сложила руки на груди и закрыла глаза. Именно в этот миг Дюк с остальными собаками сделали последний рывок. До них донесся вибрирующий от гнева вопль Гамелена и победный — Тошана.

— Мимин, он выиграл! — в восторге крикнула Шарлотта. Ее глазенки сверкали. — Твой муж выиграл!

— Правда? Я не сомневалась, что так и будет!

Старая Берта была вне себя от гнева. Размахивая руками, она принялась поносить всех и вся. В это мгновение рядом с Эрмин и Шарлоттой появился Симон.

— Не машите так руками, мадам, — сказал он любезным тоном. — Невозможно понять, что вы говорите!

— Тебя, молокососа, не спросила!

Эрмин схватила Симона за руку и увлекла за собой. Она не решалась приблизиться к Тошану, который разговаривал с Гамеленом и третьим участником гонки.