Выбранные места из переписки с друзьями (Часть 1) - Семен Резник

______________ * Михайлов, О.Н. Суворов, ЖЗЛ, М., "Молодая гвардия", 1973.

Надо сказать, что Семанов с самого начала заметил эту слабину Ефимова и наиболее скользкие, слабые, рискованные рукописи, которые он, по своим соображениям, торопился протолкнуть, спихивал на него. Андрей нервничал, понимая, что в случае чего Сережа умоет руки. Но когда я ему говорил, что он должен руководствоваться своим профессиональным долгом, а не тем, что угодно начальству, он меня не понимал. Свое кредо он излагал просто:

-- Надо делать то, что он хочет, или уходить.

-- Ну, так уходи, -- говорил я ему. - Ты первоклассный редактор, с пятым пунктом проблем у тебя нет. Подыщи подходящее место и уходи!

Но он отвечал, что это бессмысленно: в любой редакции есть начальник, и надо будет делать то, что тот хочет.

"Патриотическая" книга Олега Михайлова вышла без промедлений. А затем он написал еще одну, о Г. Р. Державине - еще более халтурную и откровенно антисемитскую.* Ее тоже редактировал Андрей Ефимов, но это уже было после моего ухода из ЖЗЛ.

______________ * Михайлов, О.Н. Державин, ЖЗЛ, М., "Молодая гвардия", 1977.

(Я снова столкнулся с Олегом Михайловым уже в 1990 году в Вашингтоне, куда он приехал в составе делегации "русских писателей" - вместе со Станиславом Куняевым и другими "патриотами" *).

______________ * Этому скандальному турне советских нацистов по Америке за счет американских налогоплательщиков рассказано в моей книге "Красное и коричневое" (Вашингтон, "Вызов", 1991; глава десятая "Патриоты со взломом", стр. 272-299).

Надо сказать, что ситуация в серии ЖЗЛ после изгнания Юрия Короткова и прихода Сергея Семанова, становилась все более парадоксальной. Биографическая книга - если ее писать серьезно и добросовестно - очень трудоемка. Даже у плодовитого автора работа, как правило, занимает несколько лет. Халтурщик же может сварганить книгу за несколько месяцев: достаточно взять три-четыре ранее написанные биографии данного персонажа и слегка их перелопатить, дабы не могли уличить в прямом плагиате. А если еще в книгу внести "патриотическую" струю, то ее уже и компилятивной не назовешь: ведь автором предложена "новая" трактовка!

Именно такими "новаторами" и были те авторы, перед которыми Семанов распахнул двери редакции. Но продолжали поступать и рукописи, заказанные еще при Короткове. Да и от новых предложений солидных авторов не всегда можно было отмахнуться. Такая двойственность сохранялась и после того, как Семанов посадил на свое место Юрия Селезнева. Только удельный вес "патриотической" халтуры с годами становился все большим, а талантливых и высоко профессиональных книг - меньшим. Серия мельчала, вырождалась, и вместо того, чтобы "сеять разумное, доброе, вечное" (как, вопреки давлению цензуры и высших инстанций, мы пытались делать при Короткове), все активнее отравляла читателей ядом национальной фанаберии и ксенофобии. Таков был фон, на котором в "Нашем современнике" появилась статья Д. Жукова "Биография биографии", вызвавшая мою реплику.

2.

Семен Резник

Остановите музыку!

Реплика

"Эрудиция, изящество слога и, главное, умение увлечь своими мыслями читателя отличают..."

"Доскональное знание реалий и событий прошедшей эпохи нисколько не затемняют современности мышления..."

"Избавленный от заблуждений прошлого века, вооруженный знанием исторического процесса, Имярек раздвигает рамки повествования во времени и пространстве..."

"Завороженный читатель открывает для себя все новые и новые материки мысли, вспоминает полузабытое, додумывает недодуманное..."

О ком это? О Пушкине? Достоевском? Толстом? Или о ком-то из классиков не самого высокого "ранга", но все же навечно вписанных в золотой фонд отечественной литературы? Или об одной из фигур первой величины в советской классике: Алексее Толстом, Пришвине, Андрее Платонове? Ведь даже о наиболее признанных мастерах современной прозы, таких как Ю. Трифонов, С. Залыгин, В. Распутин, в таких возвышенных тонах говорить не принято - просто потому, что это активно работающие писатели; торжественно-надгробные восхваления по отношению к ним были бы просто бестактными.

Так вот, дорогой читатель, речь идет не о Л. Толстом и даже не о В. Распутине, а о... Ю. Лощице.

"Материки мысли" в его книге "Гончаров" (серия ЖЗЛ, 1977) открыл Д. Жуков, размышляя о жанре биографии ("Наш Современник", № 9, 1979). Впрочем, Д. Жуков не видит в этом особой своей заслуги, ибо невероятные достоинства, по его убеждению, откроются "всякому, прочитавшему триста пятьдесят страниц" этой книги. "Ищите и читайте ее, она того стоит", заявляет критик, не сознавая, видимо, что то, что уместно намалевать аршинными буквами на рекламном щите, не всегда удобно даже петитом печатать в "толстом" журнале.

Но, может быть, это от доброты? Может быть, Д. Жуков такой человек: рад хвалить собратьев по перу и не считает грехом перебрать через край? Нет, этого никак не скажешь. Д. Жуков крайне недоволен, что "в статьях о биографическом жанре" положительно оцениваются произведения Юрия Тынянова. "Его творчество, -- пишет Д. Жуков, -- характеризующееся как "высокохудожественное" и в то же время "строго научное", ставят в пример пишущим биографии".

Жуков с этим категорически не согласен. Не только что материков, но и крохотных островков мысли в книгах Тынянова он не обнаруживает. Равно как чувств и художественных образов. Что с того, что на "Кюхле" и "Смерти Визир-Мухтара" воспитано несколько поколений читателей, что эти книги десятилетиями остаются любимыми книгами миллионов, нисколько не тускнея и не утрачивая своей прозрачной свежести и эмоциональной насыщенности, потому что кроме определенной суммы знаний о царской России пушкинской эпохи Тынянов сумел внести в них живой темперамент, свою любовь и боль, свое понимание добра и зла, свое чувство истории; он сумел заставить читателей сопереживать героям, вместе с ними отстаивать справедливость и честь, вместе с ними бороться с произволом и гнетом царизма, с крепостным состоянием народа, со всякой неправдой, фамусовщиной, репетиловским пустозвонством. Всего этого Д. Жуков в книгах Тынянова не находит, зато ему "известно, что на творчество Тынянова большое влияние оказал формализм" и потому ничего, кроме бессмысленной игры словами и фактических ошибок, которые насчитываются сотнями (это "открытие" мы должны принять на веру, ибо приведены лишь две очень мелкие неточности), у Тынянова нет.

Можно подумать, что Д. Жуков просто слеп к художественному слову (встречается такая аномалия у некоторых людей, к счастью, их очень немного), но критик вновь прозревает, когда переходит к книгам... О. Михайлова.

"Этот известный критик", сообщает Д. Жуков, теперь "выступает в роли романиста и рассказчика". "Беллетристика его... насыщена фактами, ярка по своему образному строю". Таков аванс. О прозе О. Михайлова Д. Жуков собирается вести "разговор особый" -- в будущем. Пока же он размышляет только над его биографическими книгами. В чем же их выдающиеся достоинства?

"Книга о Суворове насыщена событиями и характерами до предела. Но в густом лесу не теряются и деревья. В стремительности развивающегося действия слышна и скороговорка, но это суворовская сжатость речи искупается ее точностью и емкостью. Характер Суворова окрашивает и сам стиль книги".

И так далее в том же незатейливо рекламном ключе выдержаны все шесть абзацев псевдокритического псевдоанализа этой не самой худшей, но весьма далекой от лучших книг серии ЖЗЛ. Впрочем, Д. Жуков не останавливается на этом - аппетит приходит во время еды:

"Если Олег Михайлов написал прекрасную биографию Суворова, следуя в общем-то проторенным путем, то его следующая книга являла собой смелый эксперимент, необычный в рамках "ЖЗЛ". Об этом заявлено уже в самом подзаголовке: "Романизированное описание исторических происшествий и подлинных событий, заключающих в себе жизнь Гавриила Романовича Державина"".

В чем же смелый эксперимент О. Михайлова? Ведь подзаголовок свидетельствует лишь о том, что автор нетверд в русском словоупотреблении, ибо "исторические происшествия" у него одно, а "подлинные события" -другое; иначе говоря, исторические происшествия - это события не подлинные. Процитировав кокетливый подзаголовок, Д. Жуков оказал медвежью услугу О. Михайлову. "Избирательная" слепота критика распространяется, как видим, не только на достоинства художественных текстов, но и на недостатки. В "Кюхле" Д. Жуков обнаружил слишком частое употребление эпитета "бледный". Зорким оком выискал-таки стилистический сучок в глазу Ю. Тынянова. А вот тяжеленного полена, вынесенного в подзаголовок, у О. Михайлова не углядел!

У Д. Жукова разные мерки для критической оценки разных авторов. К Тынянову он прикладывает одну мерку, к О. Михайлову - совсем иную. Ну а если одно измерять в метрах, а другое в микронах и не указывать единицу измерения, то великан может оказаться меньше ячменного зерна, а карлик выше Эвереста.