Песнь Люмена - M. Nemo

— Чёрные медведи всё ближе продвигаются к внешним границам. — Я не имею права говорить это, но говорю:

— Потому что они вторгаются и уничтожают кристаллические запасы.

Все молчат. За сказанное меня можно усыпить.

Чёрные медведи обитают в горах на тех территориях, где практически ничто больше не может выжить. Они огромны и свирепы, и неделями будут преследовать жертву, но разыщут её и разорвут на части. Обычно медведи охотятся на другую дичь, не на человека. Их крайне редко можно заметить за пределами горных цепей. Ведь именно в горах наибольшее скопление кристалла и он же производит необходимое тепло для выживания. А вместе с ним и поддерживает необходимый экологический баланс и цепь питания. Но поскольку империя разрабатывает всё больше шахт, запасы кристалла истончаются — а для его природного восстановления нужны стони и сотни лет. И чёрные медведи покидают свои дома в поисках добычи. Этот поиск заводит их далеко на юг, где они чуют запах тепла человеческих поселений. Запах жира животных и обрабатываемых шкур.

— Чёрный медведь — самый свирепый и опасный сын пустыни, Брат, — говорит Нанук. — Один он может задрать стадо белых. Ты спас Паналыка. Но другие уснули. Сын пустыни поглотил их и их агоры устремились к сияющим.

— И Легион ничего не делает. Они только продолжают забирать кристалл, — согласился другой старейшина. — Послушай меня, Брат. Представь, зачем ему столько кристалла, на что?

Я понимаю, что сжимаю кулаки и заставляю себя успокоиться.

— На содержание Чертога, на содержание армии и выращивание их особей. Для того, чтобы сохранить на троне властвующий род, нужно много энергии.

На меня смотрят со скрытым пониманием, но ответом служит тишина. Подобные речи опасны даже в родном поселении. К тому же, если их произносит тот, кого ждёт особая судьба. Огонь согревает лицо и тепло касается глаз. Мне нравится смотреть как оранжевый свет окрашивает снег и танцует на навесе для костра. Сколько бы ресурсов не уходило на его поддержание — надежда бесценна.

… Не теряй надежду…

Я отворачиваюсь от огня.

Позволяю злобе вдоволь наиграться в крови и отложиться внутри желчью. Позволяю мыслям взорваться нерациональными потоками и овладеть сознанием. Мне нужен этот взрыв. Один брат может разгадать по еле заметному движению лицевых мышц. Но он так же неподвижен и безмолвен. Он, как и я, подобен сосредоточенной тени. Мы слишком хорошо обучены, чтобы позволить разгадать себя. Даже если захотим того.

— Я больше не приду, Нанук.

Тот молчит.

— Понимаю, — говорит наконец. — Ты был нам братом. — Эти его слова звучат иначе и не как официальное обращение к имперскому храмовнику. — Мы будем помнить меня.

Тогда он снимает большую рукавицу с руки и протягивает мне руку. Мои руки не покрыты тканью и я не колеблюсь. Нанук пожимает мою руку и дарит своё тепло. Этот дар ценнее всего, что можно получить в мире. Так мы стоим недолго и расходимся.

Идём с братом обратно к храму. Ему приходится ускорить шаг, чтобы догнать меня. В глазах немое обожание и скрытое ото всех ожидание. И такая же непоколебимая решимость. Впереди возвышается храм, в котором мы воспитывались с самого детства.

… Не теряй надежду…»

Он возрождает танец бубна в руках и лай бегущих в повозке собак. Треск костра и запах пучка трав в маленьком мешочке. Теперь воспоминания проходят как галерея перед мысленным взором и не затрагивают ни одной струны внутри. Под толстым слоем льда они застыли, но всё же остались на месте. У всего должен быть дом — даже у воспоминаний. Он позволяет мыслям обостриться и потерять глубинную проникновенность — дом священен.

«Шаман вздымает руки и пританцовывает вокруг костра. На нём шкуры и украшения из костей. Монотонный пробирающий голос проникает в сознание и подчиняет своему ритму. Слова сливаются в одно протяжное вибрирующее бормотание. Шаман — это связь с миром без сна и с теми, кто заснул. Шаман призывает сияющие на небе агоры обратить свой взор из небытия и не гневаться на своих потомков.

Молодое поколение взращено на уважении к старшим и почитании традиций. Традиции есть выживание. В неизменном климате охота всегда разворачивается по одному и тому же сценарию.

Шаман с одной ноги переносит тяжесть на другую. Его руки описывают круги в дрожащем от мороза воздухе.

Всё это я помню. Шаман есть в каждом поселении, но тогда, когда нас в первый раз привели в людской город — его танец показался мне воплощением не жизни, а сна. Мне казалось он вот вот-вот заснёт. Брат испугался и я закрыл ему глаза. Но от этого бормотание не исчезло. И не смотря на его чуждость мне стало ясно — это поток бытия.

В тот день нас везли к храму. Шаман в моих мыслях сливался с огнём и хоть я знаю, он продолжал танец — повернулся ко мне и раскачиваясь что-то прошептал. Огня стало слишком много. Теперь я знаю — то был эффект от пропитанного травами дыма.

Но до того, как я переступил порог храма, мною владело не смирение, а жажда танца. Теперь я понимал — им не удастся победить меня. В шамане была воля к свободе. Эта воля передалась мне.

Иногда я спрашиваю себя, повернулось ли бы всё иначе, не сделай отряд тогда остановку в маленьком городке на пути к храму? И если бы стражи не позволили нам наблюдать за ритуальным танцем у костра?»

Раздробленные ощущения насильно выстраивались в образы привычного восприятия. Он заставлял своё сознание раскладывать восприятие на отдельные элементы и таким образом анализировал их. Он искал мельчайшую частицу бытия, чтобы от неё оттолкнуться в своём познании. И не находя её, вновь синтезировал всё чтобы окунуться в мир. Как собака, почуявшая след крови и увидевшая кровавые полосы на снегу. Он нещадно разрывал всё, что знал, и так же нещадно восстанавливал.

Северный ветер ворвался под крышу, но вытянувшееся в самом центре тело осталось в том же положении. Сделав несколько кругов ветер поднялся выше и вырвался на свободу. Тогда человек в центре вытянул другую руку и так же упёрся ею в пол. Все жизненно важные процессы в норме.

«Помню, как верховный наставник посмотрел на нас с братом, когда нас представили ему и велели опуститься на колени. Исподлобья я наблюдал, как коренастая фигура в жёлто-красных одеждах подходит ближе и внимательно изучает предоставленных ей детей. Наши взгляды встречаются, но вместо того, чтобы сделать замечание, наставник продолжает молчать. Уже редеющие седые волосы струятся по плечам. Тёмные глаза слишком много замечают.

— Мы разделим их в соответствии с возрастом. — Говорит другой наставник. Тот, что выше и сильнее с виду.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});