Монах - Майя Зинченко

– Я действительно не могу идти, - девочка дернула его за рукав, всем своим видом показывая, что она больше не двинется с места. - Правда. Мой папа говорит, что ночью по лесу ходить нельзя.

– Почему?

– Ну… - тут к делу подключилась ее фантазия и она сказала. - Можно разбудить лохматую тень, которая живет в дуплах и она съест тебя.

– Со мной лохматой тени можно не бояться. Я больше опасаюсь выколоть себе глаз какой-нибудь веткой.

– У меня ими уже все лицо исцарапано. И паутина в волосах, - пожаловалась Мирра. - Что ты делаешь?

– По твоей просьбе ищу место для ночлега. Если нам удастся поспать до рассвета, я буду только рад.

– А утром ты сделаешь мне сандалии?

– Я монах, а не сапожник.

– Но не ходить же мне босой! Я еще раз порезалась. Вот здесь и здесь, - она с готовностью и даже с некоторой гордостью показала, где конкретно.

– Замечательно… - проворчал Клемент.

Они не так уж далеко прошли вглубь леса, чтобы чувствовать себя в безопасности, но ночью идти в самом деле не стоило. Им нужно было отдохнуть, чтобы завтра миновать хвойный участок леса и выйти на дорогу, ведущую в Плеск.

Стало совсем темно, видимо луна снова скрылась за облаками.

Наконец, монах выбрал подходящую ель, и с хрустом принялся ломать ветви. Одна, вторая, третья… Девочка бросилась помогать ему, но он молча отстранил ее. Не хватало еще, чтобы она руки себе занозила.

Наломав достаточное количество ветвей, он застелил ими землю под деревом. Нижние лапы, нависшие козырьком, образовывали крышу их убежища. Спать будет жестко, но зато сухо. И дождь не страшен.

– Ложись. Сумку мою возьми. Положишь себе под голову.

– А ты?

– Я лягу рядом.

– Тут полно пауков, - Мирра с опаской заглянула под дерево. - Они меня наверняка укусят.

– Пожалуйста, не испытывай моего терпения, его и так совсем немного осталось, - Клемент с хрустом отломил мешавшую ему ветку. - Пауки сами тебя бояться. К тому же у пауков нет зубов.

– Откуда ты знаешь?

– Читал.

Сраженная этим аргументом Мирра без дальнейших разговоров полезла под ель. Она закуталась в одеяло и, похоже, чувствовала себя неплохо, чего нельзя было сказать о монахе. Как только он лег, то сразу понял, что заснуть, несмотря на усталость, ему не удастся. Виной тому были две причины: во-первых, он был слишком взбудоражен недавними событиями, во-вторых, лежа без движения он тут же начал замерзать.

Ноги и руки превратились в ледышки. А он-то воображал, будто бы привычен к холоду. Ряса, вопреки обыкновению, совсем не грела. Хорошо бы сейчас выпить чего-нибудь горячего, вроде отвара из ромашки или шиповника, но об этом можно было только мечтать.

В воздухе чувствовалась сырость. Монах натянул на голову капюшон и как мог, спрятал в рукава озябшие руки. Где-то вдалеке заухал филин. Совсем рядом с елью, под которой они лежали, пробежал какой-то мелкий грызун, насторожено замер, слушая филина, и с шелестом исчез в пожухлой траве.

– Ты спишь? - Мирра тихонько постучала по спине монаха.

– Нет. А что?

– Просто спрашиваю. Если ты не спишь, значит мне уже не так страшно. - Она помолчала немного и добавила. - А я еще увижу родителей? Или это невозможно?

Монах только вздохнул. По его расчетам выходило, что если резчик всерьез собирался воспользоваться ножом, ее родителей уже не было в живых.

– Не знаю.

– Если они умрут, то мне все жизнь придется провести у тетки, которая живет в Плеске, - она перевернулась на бок. - Буду пасти свиней, гусей и убирать в доме. Я была у нее маленькой девочкой и даже не помню, как она выглядит. Это было давно - пять, а может быть шесть зим назад. На праздники, - она снова замолчала, размышляя. - Я люблю папу, несмотря на то, что он на меня часто кричал и ругал даже за то, чего я не делала. Мне будет жаль, если я их больше не увижу. Клемент… Но ведь все люди умирают, в этом нет ничего удивительного, правда?

– Я рад, что ты так спокойно об этом говоришь.

– Это я сегодня спокойна, а завтра у меня будет истерика, вот увидишь, - пообещала Мирра. - Просто сейчас я не могу плакать. Я слишком устала, и все чувства стали как будто ненастоящие. У меня болят ноги, я хочу есть и пить.

Монах потянулся к сумке, достал оттуда флягу и протянул ее девочке.

– Здесь вода.

– Спасибо, - она жадно схватила ее, но, несмотря на все старания, не смогла вытащить затычку.

Клемент помог ей, и заодно сам сделал несколько глотков.

Вода была холодной. Так всегда - мечтаешь о горячем укрепляющем отваре, а получаешь обычную холодную воду.

– Клемент, почему ты освободил меня и не похож на остальных монахов? - спросила девочка, возвращая ему флягу.

– Давай все разговоры отложим до завтрашнего утра, хорошо?

– Ты не хочешь сейчас со мной разговаривать? А завтра будешь?

– Буду. Если ты пообещаешь замолчать и уснуть в кратчайшие сроки, - он повернул голову. - Это для твоей же пользы. Если не хочешь спать, то лежи молча. Завтра нам предстоит большой переход, и ты нужна мне отдохнувшей. Я не собираюсь снова нести тебя на руках.

Вместо ответа Мирра прижалась к его спине в поисках тепла. Монах непроизвольно вздрогнул. Он всегда избегал каких-либо прикосновений - случайных или дружеских, считая, что у него должно быть так называемое личное пространство. И вот, в один миг его тщательно оберегаемое пространство было бесцеремонно нарушено этой девочкой, которой было безразлично, что он думает по этому поводу. Ей было холодно - и это главное.

Клемент подождал некоторое время, прислушиваясь к ее дыханию, и отодвинулся от Мирры настолько, насколько позволяла их импровизированная подстилка.

В бок, словно наказание свыше, тут же впился острый сучок, заставив его вернуться в прежнее положение.

Ну что ж, если ему суждено этой ночью быть грелкой, так тому и быть.

Жаль отсюда не видно звезд на небе… Только черные силуэты деревьев. Звездами можно было бы любоваться, придумывать им новые имена, считать, наконец. Это наверняка усыпило бы меня лучше, чем любое снотворное.

Какая странная непредсказуемая жизнь нынче выдалась у монахов. Еще вчера ты занимался обычными делами, а сегодня ночуешь под какой-то елью, словно преступник, да еще в весьма странной компании. Не дай Свет, Мирра окажется из того особого типа детей, у которых рот не закрывается ни на минуту. И тогда, прощай тишина, прощай молчание…

Сегодняшние расспросы можно списать на нервное потрясение, но если так будет продолжаться дальше, то он или оглохнет или сойдет с ума. И первое, и второе - крайне нежелательные вещи. Сумасшедший монах - жалкое зрелище.

Когда обнаружат, что он исчез, Пелес сразу догадается, что к чему. Смотрящий не знает, куда они направляются, не знает конечной цели, но его будут искать. Его и девочку. То есть монаха и девочку. Пелес так просто не сдается и ничего не прощает.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});