Захватывающее время - Тим Тарп

– В то время, – продолжает она, – маме еще помогала моя старшая сестра, так что мама выдавала мне сумку, и я разносила газеты пешком по нашему району, а они с Эмбит объезжали другие районы. Мама стала разрешать мне изредка садиться за руль, только когда мне исполнилось четырнадцать. В общем, однажды я шла по улице и, вроде как грезила наяву – ты, думаю, сказал бы, что я спала на ходу, – и вдруг из-за живой изгороди выходит дядька. Абсолютно голый!

– Господи. И что ты сделала?

– Бросила сумку и побежала. Я, наверное, пробежала четыре квартала, прежде чем увидела нашу машину. Я остановилась посредине проезжей части и стала махать руками, и мама подъехала и забрала меня.

– Она вызвала полицию?

– Хм, вообще-то нет. – Она опускает взгляд на остывшую пиццу. – Она велела мне вернуться, подобрать сумку и разнести оставшиеся газеты.

Я не верю своим ушам. Вот это мамаша!

– Спорю, что тебе было ужасно страшно, ведь ты знала, что где-то поблизости бродит голый маньяк.

– Да, – кивает она. – Мне все время казалось, что он выслеживает меня. Потом я видела его, он вышел из другого дома, одетый, но просто сел в машину и уехал. На «Лексусе». Мне тогда это показалось странным.

– В следующий раз, когда такое случится, не слушай свою маму и не возвращайся.

– В следующий раз? Думаешь, это может повториться?

– Ну, возможно, но не в точности.

Я готовлюсь разъяснить ей свои теории о существовании непонятностей в повседневной жизни, но меня прерывают. Какая-то девчонка – насколько я помню, я никогда ее не видел прежде, – подлетает к нам и говорит Эйми:

– Ага, он наконец-то соизволил прийти, да? Эйми втягивает голову в плечи.

– Привет, Кристал.

Я по-джентльменски встаю и протягиваю руку.

– Меня зовут Саттер Кили. Рад познакомиться. Она словно не замечает моей руки.

– Я знаю, кто ты.

– Это Кристал Криттенбринк, – говорит Эйми. А Кристал сообщает:

– Мы дружим со второго класса.

Каким-то образом ей удается произнести это с таким высокомерием, как будто я просто пылинка в сложной схеме их прекрасной дружбы. Я хорошо знаю таких – всю жизнь родители баловали ее и твердили, что она особенная и неповторимая, что другой такой девицы-красавицы на свете не сыскать, и ей никогда не приходило в голову, что не все человечество разделяет эту точку зрения.

Суть в том, что она совсем некрасивая толстуха. В отличие от Кэссиди с ее пышными аппетитными формами, Кристал Криттенбринк – нечто аморфное, как рыба-капля. Голова у нее большая, а личико микроскопическое, а рот размером с маленькую монетку. Но все это было бы ничего, если бы не унылые каштановые волосы, собранные в причудливый хвост, который торчит прямо из макушки. Наверняка она каждый день смотрится в зеркало и считает, что ее внешний вид – вершина стиля.

Но она подружка Эйми, и я приглашаю ее присесть. Она же общается только к Эйми:

– Шевелись. Через пять минут собрание.

– О, что за собрание? – спрашиваю я, пытаясь изобразить некое подобие вежливого интереса.

Кристал бросает:

– Французского клуба. Тебя это не касается.

– Ты иди, Кристал, – говорит Эйми. – Я чуть опоздаю.

– Не будь дурой, – говорит Кристал. – Все собрание-то на пять-десять минут.

На лице Эйми мелькает обида, но она, судя по всему, уже привыкла к тому, что Кристал называет ее дурой.

– Ты права, – говорит она и поворачивается ко мне: – Кажется, мне пора идти. Я совсем забыла об этом собрании. Извини.

– Но ты не доела пиццу.

– Она может взять ее с собой, – говорит Кристал.

– Да, думаю, я возьму ее с собой.

– Не забудь, что ты обещала натаскать меня по алгебре.

На лицо Эйми возвращается улыбка, но тут встревает Кристал:

– Пустая трата времени.

Я игнорирую ее и не отвожу взгляд от Эйми.

– Дай мне свой номер.

– Мой номер?

– Да, номер твоего телефона.

– Домашнего?

– Ага. Или мобильного. – Кажется, у нее трудности с тем, чтобы понять суть моей просьбы. Вероятно, никто из парней никогда не просил у нее номер телефона.

– Тогда домашнего. У меня нет мобильного. Она принимается рыться в рюкзаке в поисках клочка бумажки, а Кристал подгоняет ее со словами:

– Брось это, пошли.

Эйми быстро записывает свой номер и протягивает мне листок. Под номером нарисована улыбающаяся рожица.

– Я позвоню тебе, и мы договоримся о времени, – говорю я. – Когда ты будешь дома?

– Кто знает? – говорит Кристал, в буквальном смысле утаскивая Эйми за собой. – Думаешь, ей больше нечего делать, как сидеть дома и ждать твоего звонка?

Глава 23

Удивительно, моя мама в самом деле звонит в два часа, проверяя, дома ли я и соблюдаю ли условия заключения. Она очень сурова со мной, называет «мистером» и обращается на «вы». Не знаю, почему считается, что обращение «мистер» и на «вы» подчеркивает серьезность ситуации, тем не менее, это довольно распространенная тактика среди взрослых.

На этот раз я вынужден отдать должное своей маме. Она действительно твердо стоит на своих позициях. И снова заводит речь о военной академии. Признаю, я поступил хреново, когда поджег костюм Кевина. Только сделал-то я это нечаянно, без злого умысла.

Все время разговора Рикки нежится в шезлонге в пяти футах от меня. Когда я кладу трубку, он спрашивает:

– Слушай, чувак, а твои предки действительно считают, что ты купишься на этот бред про военную академию? Ведь у тебя выпускные через три месяца. Даже если бы они впихнут тебя туда на три месяца, что это даст?

– Согласен. Это бессмысленно. Думаю, это просто их способ дать мне понять, как низко, по их мнению, я пал.

Я иду к барной стойке. Сегодня у меня выходной в магазине, поэтому сейчас самое подходящее время, чтобы намешать целый кувшин крепкого мартини.

– Вот что я тебе скажу, – говорит Рикки. – Им не приходит в голову, что по какой-то дикой случайности ты попадешь в действующую армию, тебя отправят в Ирак, и ты подорвешься, как брат Джереми Хольтца?

– Не знаю. Им нравится изображать из себя патриотов. Возможно, они обрадовались бы, если бы я подорвался – это стало бы лучшим событием в их жизни. Они бы многие годы хвастались этим. Вырезали бы из газет свои фотки, на которых они притворяются убитыми горем и рыдают над моим накрытым флагом гробом.

Рикки на это:

– Представляю. Типа это настоящий патриотизм. Такие люди считают, что если ты хочешь мира, значит, ты – антиамериканский, антимилитаристский мусор. На мой же взгляд, самая промилитаристская позиция – это когда ты хочешь, чтобы перестали убивать американцев. Я вырос среди военных – мой отец, дядьки. Я не хочу, чтобы они даже уезжали из города без веской на то причины. Эта чертова война меня просто бесит. Знаешь, что это такое?

– Трясина?

– О, еще какая! Гнилое болото, клоака. А на поверхности плавает дерьмо размером с тумбочку. Политики не думают, что мы, современная молодежь – не что иное, как магниты для фугасных мин, участвующие в их сфабрикованном вторжении? Мой отец служил во флоте, и я тоже был не прочь послужить, но теперь уже не хочу. Везде правят вампиры, старина. Злобные атомные вампиры. И их предводитель – древний, круглоголовый кровосос по имени Генералиссимус Хал И. Бартон[22]. Иисусе! Думаешь, я сражаюсь в атомной войне с вампирами? Ни фига. Я бы лучше записался в протестное движение. Но где оно? Ни одного нет. Как будто всем лень. Или у всех просто промыты мозги.

– Слушай, – говорю я, – чертов ты хиппи, ты бы перестал на эту тему распространяться. Может, по приказу Генералиссимуса Хэла весь дом утыкан «жучками»? Ты и опомниться не успеешь, как мы окажемся в какой-нибудь тюряге на Кубе, в цепях, прикованные к полу и без надежды на адвоката.

– Эх, все это было бы смешно, если бы не было слишком реальным.

* * *

Смешав мартини, я предлагаю Рикки стаканчик, но он отказывается.

– Слежу за талией, – с сарказмом говорит он. Я вожу стаканом у него перед носом.

– Да ладно тебе. Ты же знаешь, что хочешь.

– Не, чувачок. Я завязываю.

– О, клево. Мне больше достанется. – Я сажусь и включаю телик.

– Это мое новое решение, – говорит Рикки. – Никаких вечеринок по будням.

– А что с травкой?

– Я и с ней завязываю. Я секунду изучаю его.

– Послушай себя, – говорю я. – Ты же был королем укурков. Одно свидание, выходные на созвоне, обед в понедельник – и Бетани уже тебя полностью переделала.

– Бетани тут ни при чем. Я просто устал от всего этого. Это старо, каменный век. Мне хочется чего-то нового.

Я поднимаю свой стакан и рассматриваю его на свет.

– Идеальный мартини никогда не старится.

– Я серьезно, – говорит Рикки. – Помню, мне было года четыре или типа того, мы с отцом ходили в банк. Сейчас вестибюль банка – это самое скучное место в мире после почты, а тогда там было безумно интересно. У них там был маленький фонтанчик в центре. И я не верил своим глазам. Бассейн с водой – и в помещении! Я подзывал отца, показывал ему все это, а он говорил: «Ага, фонтан». Как будто в этом не было ничего особенного.